Крылья над полюсом
Шрифт:
"Читта ди Милано" был переведен из Кингсбея в бухту Вирго, чтобы самолетам, базирующимся на судне, было ближе лететь к красной палатке [111] и вести поиск двух других групп. Один из таких поисковых полетов был совершен первого июля.
Два итальянских гидросамолета и шведский "Упланд" вместе вылетели на розыски третьей группы потерпевших бедствие на "Италии".
Все три гидросамолета достигли окрестностей мыса Ли-Смит; здесь они попали в туман и вынуждены были вернуться. Никаких следов "Италии" обнаружить не удалось, да их и не могло быть там, потому что, если они вообще существовали, их следовало искать, как я указывал, к востоку от красной палатки, которая в тот день находилась на меридиане 28°44' к востоку от Гринвича, в тридцати километрах от мыса Ли-Смит.
3.11. Лундборг на льдине
Двадцать девятого июня, через пять дней после того, как "Фоккер" капотировал на льдине, Лундборг радировал мне на "Читта ди Милано":
"Вчера и сегодня несколько участков поля опять были в плохом состоянии. Под снегом появилась вода, и это ухудшает состояние льда. С одной стороны поля пока еще сохранился твердый лед, но становится тепло, и я не знаю, сколько времени еще можно будет использовать этот участок для посадки самолета. Хочу спросить вас, синьор, можем ли мы отправиться в путь к Большому острову, и если да, то сможет ли кто-нибудь из летчиков сбросить нам продукты, которых хватило бы, пока к нам не пробьется ледокол. Такой у меня вопрос, синьор. Прошу вас, ответьте мне если не сегодня, то не позже, чем завтра. Может быть, вы сможете подсказать нам, как лучше поступить, на что надеяться".
Это патетическое обращение со стороны иностранца, который оставлял за мной столь серьезное решение, глубоко взволновало меня. Я понимал его беспокойство. Он переживал кризис, который мои товарищи пережили в первые дни после катастрофы. Сама форма его послания выражала тревогу, отчаяние и в то же время желание и необходимость действовать. В ответ я убеждал его отказаться от всякой попытки отправиться в путь пешком и сообщал, что в ближайшее время на льдину приземлится самолет.
Тревогу шведского летчика, желающего как можно скорее выбраться со льдины, подтверждали и остальные. Бегоунек пишет в своей книге [112], что Лундборг сразу же после своей неудачной посадки предложил ему и Вильери уйти всем вместе, за исключением Чечони, оставив его одного с запасом провизии и оружием в ожидании помощи. Конечно, и Бегоунек, и Вильери наотрез отказались. Однако Лундборг вернулся к своему предложению несколько дней спустя, когда дрейф приблизил льдину к Большому острову и мысу Ли-Смит. В этот раз, правда, он предлагал взять с собой и Чечони, которого должны были везти на поставленных на лыжи двух надувных лодках, сброшенных Маддаленой и Пенцо. "Я согласился с этим новым предложением, - говорит Бегоунек, - но Вильери отверг его".
Вечером 2 июля с "Читта ди Милано" пришло сообщение о том, что из Швеции прибыл шведский самолет "Мот" и капитан Торнберг хочет узнать, в каком состоянии посадочная площадка. Сообщалось также, что Торнберг собирается основать новую воздушную базу у мыса Ли-Смит, чтобы перевезти туда "Мот", как только будет закончен монтаж самолета и совершен пробный полет. Но через два дня разразилась сильная буря с обильным снегопадом. Лундборг рассказывает:
"Во время моего четырехчасового дежурства у палатки стояла отвратительная погода. Я дрожал от холода и бегал взад-вперед, похлопывая себя руками, чтобы согреться. Это был один из самых ужасных дней, которые я провел на льдине. Я все время спрашивал себя, чем же это кончится. Избавимся ли мы когда-нибудь от этих невыносимых страданий? Есть ли выход из мрачной перспективы потерять тут здоровье или погибнуть?"
К полудню немного посветлело, и шесть человек на льдине с великим удивлением обнаружили, что находятся к мысу Ли-Смит и Большому острову так близко, как никогда.
Буря бушевала весь день 4 июля. Мыс Ли-Смит и остров Большой становились все ближе. К вечеру можно было отчетливо рассмотреть ледники и берег Северо-Восточной Земли. Близость твердой земли вернула Лундборгу хорошее расположение духа. Он провел тщательные наблюдения, чтобы определить, в каком направлении движутся льды. С наступлением ночи твердая земля стала еще ближе.
"Во время моего дежурства в ночь на 5 июля, между 22 и 2 часами ночи, я обдумывал, как лучше привести в порядок нашу посадочную площадку, чтобы "Мот" мог приземлиться. Температура была несколько градусов ниже нуля, и я решил заровнять большие ямы, образовавшиеся на поле, кусками льда, которые затем следовало утрамбовать снегом: через час снег бы замерз. Но ям на поле было очень много, и понадобилось бы немало часов, чтобы подготовить приличную посадочную полосу. Я пришел к выводу, что приниматься за эту работу имеет смысл только в том случае, если нам точно скажут, что "Мот" прилетит.
В тот день мы неоднократно принимались обсуждать, не отправиться ли нам к твердой земле при благоприятных метеорологических условиях. Вильери категорически отказался, а профессор Бегоунек, который до сих пор являлся главным защитником моего предложения, был в нерешительности. В конце концов я заявил, что, если завтра не прилетит самолет, отправлюсь в путь один. Вильери пообещал, что мне дадут с собой мою часть продовольствия, а также оружие и снаряжение. Прежде чем отправиться в путь, я хотел послать телеграмму капитану Торнбергу с просьбой оставить на Большом острове запас продовольствия и палатку.
На следующий день, 5 июля, в 5 часов утра мы находились очень близко от мыса Ли-Смит и Большого острова. Я полагал, что расстояние до них не превышало шести английских миль. Ветер все еще был очень сильный, однако Северо-Восточная Земля и Большой остров задерживали дрейф льдов, и поэтому они двигались к берегам очень медленно.
В 11 часов капитан Торнберг сообщил, что пролив Хинлопена в густом тумане и поэтому самолеты не могут вылететь. Эта новость повергла меня в глубокое уныние, тем более что итальянские самолеты также вернулись ни с чем. Наши душевные силы иссякли. Однообразие пищи, пустынность пейзажа, усталость и отчаяние - все это привело к тому, что обсуждение, которое до этого шло в дружеском тоне, теперь переросло в настоящую серьезную ссору. Я высказал мнение, что мы должны сделать хоть что-то для своего спасения. Мы не можем сидеть сложа руки и глядеть, как другие рискуют жизнью, чтобы помочь нам. Бегоунек заявил, что Вильери как руководитель лагеря должен был организовать переход на твердую землю, в не ограничиваться словами: все, кто хочет, могут идти.
Вильери в свою очередь расценил заявление Бегоунека как нарушение всяких правил военной дисциплины. А Бегоунек ответил, что здесь не место обсуждать военные правила и параграфы, потому что шесть человек, заброшенные так далеко на север, отчаянно борются за жизнь.
То, что я написал в своем дневнике в связи с этой тягостной ситуацией, очень точно характеризует настроение, царившее среди нас: "Все мы, особенно Бегоунек и Вильери, обменивались колючими словами. Бьяджи, которого била лихорадка, лежал в палатке и, словно утопающий, хватающийся за соломинку, все повторял Трояни по-английски мои слова о состоянии посадочной площадки: "Very good, very bad, very good, very bad..." как бы подчеркивая, что я и сам точно не знаю, можно ли совершить там посадку или нет. Ссоры и разногласия - это самое ужасное, что могло произойти между нами.
Диспут продолжался в том же духе, но мне показалось, что я положил ему конец, отправившись спать в палатку [113]. Однако, засыпая, понял, что спор стал еще более ожесточенным, чем раньше".
3.12. Поиски группы Мариано
Двадцать второго июня, в тот самый день, когда Сора и Ван-Донген отправились в пеший поход, капитано ди корветто Бальдиццоне выгрузил с "Браганцы", ставшей на якорь у мыса Северный, сани и десять собак, которыми управлял погонщик Тандберг. На берег сошли также проводник Нойс, Альбертини и Маттеода. Поклажа, которую погрузили на сани, весила 350 килограммов. По инструкции, которую Бальдиццони дал Альбертини, в задачу группы входил "систематический и тщательный поиск группы Мариано вдоль северного побережья Северо-Восточной Земли до мыса Ли-Смит".