Крылья нетопыря. Часть II. Трон из костей
Шрифт:
– Что ж, это очень просто проверяется, – хмыкнул философ.
– Как?
– Если беляк явится тебе во сне ещё раз, попроси его потолковать и со мной тоже. И коли чуд уважит, стало быть, это действительно он и дела наши плохи. А на нет и суда нет.
Азарь задумался.
– Ну, может, – и продолжил после паузы: – Я не понимаю, почему нетопырь ничего не делает. Он ведь прекрасно знает, что «разрыв» угрожает всем. Включая его возлюбленных сородичей, для которых он собрался очистить Горний от людей. Неужели ему так крышу снесло от всемогущества?
–
Азарь иронично посмотрел на учителя.
– Я не про бога Храмовых скал.
– А, – протянул Азарь и наконец приложился к каше. – Тот самый загадочный бог, истинный создатель Горнего?
Лугин кивнул, а потом вздрогнул и воровато огляделся.
– Я думаю, не стоит это обсуждать сейчас.
– Да, Лу… Пазей, ты прав, – Азарь нахмурился и устало потёр лоб. – Что-то я расклеился после Борича. Почему нетопырь шарахнул только по мне, а тебя пощадил? Из сентиментальных чувств?
– Может, посчитал тебя опаснее, – пожал плечами Лугин Заозёрный. – Ты как-никак его громоотвод. А я? Что я? Всего лишь выживший из ума философ. Признаться, сначала я решил, что он тебя насмерть умордовал. А ты вон – ничего, выцарапался. Ты самый живучий сукин сын, что я видел. Оглоблей не перешибёшь!
– Ну, спасибо, старая перечница!
– Как ты, малыш? Никаких изменений в себе не чувствуешь?
Азарь призадумался.
– Вроде нет.
Лугин в который раз очень странно на него посмотрел, а потом принялся с аппетитом хлебать варево.
– Эй, красавчик! – окликнул Азаря господин Инош, намекая, разумеется, на его увечья. – Ты тут спишь с нами, жрёшь, слабосильный вельми, может от тебя хоть какая-то польза быть?
– Он нам костюмы штопать помогает, – заступилась за него Веселина.
– Белошвейка, значит! – осклабился балаганщик.
Азарь уставился ему прямо в переносицу.
– Э, – окликнул ересиарха Дрищ Ян и протянул лирообразные гусли с игровым окошечком, – слабо?
Азарь одарил его мрачным взглядом, и скоморох отстал.
– Мой сын стремительно идёт на поправку, – вклинился Лугин с поклоном, – он будет помогать по мере сил. Прекрасная Веселина уже говорила, что парень помогает со штопкой. Ещё он умеет писать и превосходно читает… гм… на скольких языках?
– На семи, – сказал Азарь.
– О! – Инош воздел вверх палец. – Надо ж сирина покормить!
Азарь вздрогнул и напрягся. Инош истолковал его реакцию по-своему.
– Ты не боись, приятель! Да, люди про них многое болтают, но на самом деле сирины безобидны, можешь мне поверить. Вот давай-ка ты и будешь за ней смотреть.
– Господин Инош! Мой сын ещё не до конца оправился, он может в пути споткнуться и упасть. Нехорошо, если корм для птицы изваляется в траве. Или вовсе разольётся. Смотря чем вы там собрались её кормить. Давайте лучше я…
– Я справлюсь! – непослушными губами вымолвил Азарь.
– Вот и
Зазывала кивнул и, отправив в рот последний кусок хлеба, скрылся в вагончике.
Лугин вцепился в руку Азаря.
– Не ходи!
Ученик пристально посмотрел на философа.
– Почему?
– Ты ещё слаб. А они, говорят, людей зачаровывают.
– Ну, ты же слышал, что сказал господин Инош, – Азарь по-прежнему не сводил с учителя глаз. И взгляд этот, казалось, видел старого философа насквозь. – Слухи о сиринах весьма преувеличены. Кстати, а почему я узнаю, что в труппе есть сирин, только сейчас?
Лугин надулся и ничего не ответил.
Тем временем вернулся зазывала с почерневшим от копоти глиняным горшком. Перелил туда часть похлёбки, накидал в узелок хлеба с луком и торжественно вручил это всё Азарю. Кажется, Лежан всё делал исключительно торжественно и с большой помпой. Профессиональное – не иначе. Потом зазывала принялся объяснять, как кормить вещую птицу, но Азарь его перебил:
– Да-да, знаю!
Ересиарх встал. В последнее время от него никто не ждал такой прыти. Чуть качнувшись в сторону, калека тем не менее устоял. Он практически вырвал у зазывалы из рук снедь и пошёл к фургону.
– Стой, болезный! – со смехом окликнул его Лежан. – Туда! – зазывала указал в противоположную сторону, и Азарь развернулся на пятках. – Во как проняло бедолагу! – довольно оскалился Лежан.
Лугин сжал кулаки. Старый философ очень внимательно следил за тем, как Азарь подходит к фургону с вещей птицей. Как ученик всё вернее замедляет шаги, точно ему приходится продираться сквозь невидимые путы.
Фургон был самый маленький из всего поезда. Вместо обычной накидки, натянутой на железные дуги, на телегу было поставлено что-то коническое, отдалённо напоминающее шатёр.
Руки стали ватными, ног Азарь уже давно не чуял. С каждым шагом он всё сильнее сжимал узелок и горшок, чтоб ненароком не обронить. Он шёл, а фургончик с сирином, казалось, становился всё дальше. А потом он вдруг сам собой оказался прямо перед носом.
Азарь отогнул полог шатра. Сначала поставил на телегу еду, потом влез сам. Внутри было ещё более душно, чем на улице. Царил мягкий полумрак. В середине в кованом прорезном стакане теплился масляный фонарь. Пол телеги был выстлан старыми, поеденными молью коврами и забросан подушками. Всюду валялись перья.
Азарь подобрал еду и успел сделать шаг, прежде чем увидеть её.
Сирин подняла изумрудные глаза и часто задышала. При этом её пушистые ресницы затрепетали, как это обычно бывает, когда пытаешься сдержать слёзы.
– Молиба? – сказал Азарь и не узнал своего голоса.
– Добронрав!
Она разрыдалась. Он всё-таки выронил горшок с узелком.
– Добронрав!
Он вздрогнул, но не смог сказать ни слова.
– Добронрав!