Крылья в багаже
Шрифт:
Она стояла под стремительным потоком воды, зачем-то вымыла голову, выдавила на руку ароматный гель и долго его нюхала. Затем намазалась им и тут же смыла, провела рукой по изгибам своего тела и покачала головой. На самом деле, многим женщинам в определенные моменты не нравятся их фигуры, но Надин комплекс был особенно стойким. И конечно, в этом случае разве что-то могло привлечь мужчину?
Надя, наконец, вышла из ванной комнаты – не будет же она вечно мыться? Николай сидел в кресле и читал книгу. Услышав шаги, он отложил книгу в сторону, поднялся.
– Все хорошо? – подошел к Андреевой,
– Да, у тебя вкусно пахнет гель, – она улыбнулась одними губами, а глаза тревожные.
– Тебе нужен фен? – она мотнула головой «нет», – ложись, приятного отдыха! – Николай взял ее за подбородок, легонько поцеловал в губы и ушел.
Она легла на огромную, как платформа, кровать, закуталась в голубое одеяло, как в кокон. Хорошо, что Николай выключил свет. Может, в темноте и ничего? Изъяны видны лишь при свете. А мама, что, специально положила ей эту закрытую и длиннющую рубашку? Когда Надя вышла из ванной, она только тогда поняла, что под такой рубашкой что-либо разглядеть невозможно. А он и не разглядывал. Зато поцеловал в губы, хотя поцелуй был, скорее, дружеский. Ну и пусть, ну и ладно! А ведь через три дня они распишутся, так сказал Николай.
Надя, услышав, что Фертовский выключил воду, закуталась в одеяло почти с головой, словно испуганный ребенок, которому в темноте шкаф почудился настоящим чудовищем.
Фертовский вышел из ванной, щелкнул выключатель. Стало совсем темно, но глаза Нади уже привыкли к мраку, она хорошо различала очертания предметов. Николай прошел по комнате, что-то положил в кресло. «Боже мой! – подумала Надя, – как он красив!» Она подглядывала из-за сугроба одеяла и была не в силах отвести взгляд, его бедра были обмотаны полотенцем, Фертовский подошел к окну, поправил штору, полоска света фонаря с улицы очертила его силуэт. Наверное, боги на Олимпе были именно такими.
Николай обернулся, несколько секунд стоял неподвижно, смотрел на Надю, затем медленно подошел к кровати.
Глава 3
Надежда от досады принялась кусать губы. С другой стороны, о чем сожалеть? То, чего она так боялась, не случилось. Вот и радуйся: Фертовский тихо сказал «спокойной ночи!» и ушел, не дождавшись ответа. Все хорошо, все замечательно! Зато ей нет нужды беспокоиться о несовершенстве своих форм и о том, что он бы разочаровался, увидев все ее прелести.
Это она – Надя Андреева – мучается, сама не знает: переживать о том, что между ними ничего не произошло или радоваться, что ничего не произошло? А вдруг он ее просто не хочет? Не считает привлекательной? Привлекательной как женщину? Эта абсурдная мысль так ею овладела, что сон вообще как рукой сняло, хоть вставай и иди на кухню. Почему туда? Просто, обычно те, кому не спится, обитают именно на кухне: кто-то ест, кто-то пьет чай или кофе, кто-то даже включает телевизор. Надя закрыла глаза, стала считать овец. Представила себе огромное стадо, глупые улыбающиеся морды, кудрявые спины. Вон та пухленькая овечка похожа на нее. Так увлеклась процессом создания фантазии на тему «овцы», что забыла, зачем все это затеяла. Ну, теперь точно до утра не уснуть. Да и кровать жесткая,
Надя тихонько поднялась с постели, включила ночник, стараясь не шуметь, на цыпочках вышла в гостиную, туда, где спал Николай. Он лежал на спине, прикрывшись одеялом до пояса, грудь равномерно опускалась и поднималась в такт тихому дыханию, глаза закрыты. Одна ладонь покоилась на груди, другая под затылком – поза полностью расслабленного человека.
Надя тяжело вздохнула и прошла дальше, в темноте нащупала арку, ведущую в кухню. Недолго думая, открыла дверцу шкафчика, – хорошо, что помнила, какую, и вытащила бутылку с коньяком. Это должно успокоить. Она сделает только пару глотков, от которых не успеет опьянеть.
Коньяк, ущипнув за язык, приятным теплом разлился по телу. А в целом не так уж и плохо! Просто она сегодня переволновалась, столько событий за один день, да еще ночевать у Николая осталась. Нет, все-таки он ее любит, иначе бы она здесь не сидела. Не сидела? Вот именно! Была бы давно в его кровати и наслаждалась близостью с этим мужчиной. Вместо этого сидит на кухне и пьет коньяк. Видела бы Виктория, погнала бы пинками в спальню, нет, перед этим прочитала бы нотации и сорвала с нее нелепую бабскую рубашку. Надя хихикнула, представив себе подобную сцену. Надо еще выпить коньяку, это повышает настроение.
– Будем здоровы! – сказала Андреева вполголоса, подняла рюмку и опорожнила ее. Вот так-то лучше.
Очередное вливание оказало свое благотворное воздействие. Стало очень хорошо и даже весело. Надя убрала бутылку обратно на полку, сделала несколько па по кухне, наткнулась на стул, чуть его не уронила, стул грохнуть не успел. А если бы грохнул? Ей понравилась эта мысль. Николай бы тогда испугался и примчался сюда. Николай…
Надо пойти к нему в гостиную, кажется, уже дошла до такого состояния, когда все грустные мысли растворились в коньяке. Нет, сначала необходимо расчесаться. Разве можно такой лохматой соблазнять мужчину своих грез?! А кто сказал о соблазнении? Сама и сказала. Так что же она теряет время? Вперед!
Надя элегантно, как могла, вошла в гостиную, Николай, отвернувшись, лежал на боку. Она остановилась перед диваном в замешательстве: как соблазнять мужчину, если он от тебя отвернулся? Приставать к его затылку? Нет, он опять все ее карты спутал, хотелось появиться грациозно, с достоинством, нежно разбудить его поцелуем в губы, услышать заверения в любви, а потом…
Что-то фантазия истощилась. Нет, затылок, конечно, тоже весьма привлекательный, мягкие кудрявые волосы, хочется провести по ним кончиками пальцев или зарыться носом. Или погладить плечо, оно такое сильное, теплое.
– Николенька, – тихо позвала она, близко подходить не стала. Зачесалось колено, Надя почесала его через рубашку и только сейчас осознала, как нелепо выглядит со стороны: клуша в длинной рубашке да еще чешет колено и имеет намерение пристать к мужчине, который лежит к ней спиной.
– Нет, это пытка какая-то! – чуть не сказала громко, вовремя снизив децибелы возмущенного голоса. – Ну, если и правда он меня не хочет?
Расстроенная, она убежала в спальню, прыгнула в кровать, неловко запуталась в рубашке, психанула, сняла ее с себя и, метко прицелившись, бросила в кресло. Через пару секунд захотелось плакать – от жалости к себе или это коньячные метаморфозы? Сначала радость, потом слезы…