Крылья
Шрифт:
– Приглядывай за своей дочерью, кажется, она уже надралась в щепки.
Я оглядываюсь на Дио, покачивающуюся в танце с Неофроном, и мысленно желаю ей не испортить ему рубашку содержимым своего желудка. А то как бы война не вышла на новый виток.
– Пусть делает, что хочет, только бы не плакала, – закатывает глаза мама. – Как ей там живется у тебя? До сих пор не верю, что она решила покинуть родное гнездо. Мой пуховой птенец… Ты ее хорошо кормишь?
– Да она сама накормит кого угодно.
Мама обнимает меня и указывает взглядом куда-то в дальний угол зала, наполненный
– Могу я просить тебя кое о чем, милый?
– Да, что угодно.
– Отнесешь бокал моей сангрии Кору и его девушке?
– Мам…
– Крис, прошу тебя. Ради меня. Пора закончить эту войну, похоронить умерших и двигаться вперед.
– Легко сказать. Знаешь, чего мне хочется, когда я вижу, что он снова взялся за свои эксперименты? Раскроить ему голову об один из твоих чудесных умывальников…
– Она десультор, – перебивает меня мама. – Его девушка – десультор, так что можешь не переживать о ней. Если Кору вздумается дурить, то она выставит его за дверь быстрее, чем тот скажет «ой». Любовь не протрет ее мозги через сито.
Медленно усваиваю лексику, обычно не свойственную моей матери.
– Bambino, это всего лишь сангрия, а не твое всепрощение и благословение. Их можешь оставить при себе.
Диомедея и Неофрон закончили демонстрацию окончания холодной войны и разошлись, чинно расшаркавшись ножкой. Что если это легко – улыбнуться своему врагу, протянуть ему руку и сделать вид, что давно похоронил мертвых? Даже если на самом деле держишь своих мертвых при себе, наряжаешь каждое утро в свежее платье и отказываешься выпускать рассыпающиеся в прах руки…
– Ладно, мам. Давай сюда свою сангрию. Только ради тебя и только сегодня.
Двадцать шагов до камина по лакированному паркету показались мне не легче подъема на Эверест. Кор заметил меня издалека и теперь не сводил с меня глаз – глаз затаившегося хищника. Рядом с ним сидела, закинув ногу на ногу, его подружка. Подружка-десультор, хвала Господу!
Вокруг расположилась компания десульторов: кое-кого я знал, кое-кого видел впервые. Ребята звенели льдом в стаканах и таращились на светловолосого парня, который сидел у самого камина и, судя по выражениям лиц слушателей, травил очередную увлекательную байку. Секунду спустя я узнал в нем Бутео – одного из моих одноклассников по школе десульторов. Уже полгода сидит в теле какого-то помятого машиной француза.
Кор склонил набок голову и прищурился, буравя меня взглядом… Подхожу еще ближе. «Это всего лишь сангрия, а не мое всепрощение и благословение. Их я оставляю при себе».
Я делаю еще несколько шагов вперед – и стремительно, на всем ходу, попадаю в зону слышимости. До моего уха долетает резкий голос Бутео и хихиканье сидящих вокруг:
– Да у той малютки просто мозги сварились от Инсаньи, вот что! Донора сбил пикап. Тело отделалось синяками, а голову, – Бутео постучал пальцем по лбу, – собирали по кускам. Я три месяца не мог сделать контрольный звонок, было не до того: пришлось заново учиться говорить. И она все эти
Останавливаюсь на месте, как вкопанный, зажав в руках два бокала.
– Конечно, цыпочка ничего не знала о том, что ее милого вытряхнуло из тела давным-давно и теперь тут я. Все эти три месяца спала рядом с моей койкой, держала меня за руку и, дай ей только волю, даже нужду справляла бы там же, только бы не отлучаться лишний раз. Да она просто с катушек съехала…
О боги… В свое время мы перетравили сотни подобных баек, и я был одним из тех, кто ловил каждое слово. Но сейчас меня тряхнуло так, как будто у меня в руках было по высоковольтному проводу.
– Но самое забавное случилось, когда я наконец вышел из госпиталя и сказал ей, что сваливаю из Франции и больше не вернусь. Вы бы видели ее мордашку! Воплощение чистого безумия. Знаете, что эта крошка заявила мне накануне моего отъезда? – Бутео откашливается и продолжает тоненьким голоском: «Мишель, я люблю тебя больше жизни. Если ты останешься со мной, я клянусь, что ты никогда не пожалеешь об этом. Я сделаю все, чтобы ты был счастлив!» О, я чуть не расплакался! «Хочешь, чтобы я был счастлив, уйди с дороги, зомби», – так ей и сказал.
Пелена. Плотная красная пелена перед глазами. Два стакана падают на пол и разлетаются в дребезги. Едва соображая от ярости, я рванул к Бутео, оторвал его от пола и припечатал спиной к каминной кладке. Мои руки словно начали жить своей жизнью, кровь звенела в ушах, передо мной маячила потрясенная физиономия Бутео, с которой мгновенно слетела самодовольная ухмылка.
– Ты не такой самоуверенный, когда напротив не девчонка, а кто-нибудь вроде меня, а? – зашипел я ему.
– Крис… ты… че? – залепетал Бутео, пытаясь стряхнуть с себя мои руки.
– Жаль, что жертвы Инсаньи не могут вместо нежных признаний двинуть в челюсть.
– Да пошел ты! – рявкнул Бутео.
– Крис, какого черта? – подлетел к нам Альцедо.
Бутео вывернулся и занес руку. Я еще раз тряхнул его спиной об стену, наслаждаясь мелодичным звуком, с которым его латаный череп ударился о кирпичную кладку, – и тут же почувствовал, как на моем локте повис человек или даже не один. Между нами влез Неофрон и кто-то еще.
– Ты разбил мне затылок, чокнутый! – вопил Бутео, вытаскивая из волос окровавленную ладонь.
В тисках чужих рук я начал медленно приходить в себя.
– Не самое лучшее время для выяснения отношений, – буркнул Неофрон, увлекая меня в сторону. Я оглянулся на вопящего Бутео, и последнее, что увидел, покидая вечеринку, – лениво улыбающегося Кора. Тот как сидел, закинув ногу на ногу и откинувшись на спинку дивана, так и не двинулся с места. Его подружка испуганно смотрела мне вслед.
Никто из них так и не понял, что произошло. Никто. Травить байки об Инсанье было обычным делом десульторов. Как истории о глубоководных чудовищах не сходят с уст рыбаков, так и истории о любви не оставляют умы тех, кто никогда с ней не сталкивался, но вживую видел ее жертв… Неофрон вытащил меня на свежий воздух.