Крым
Шрифт:
Лодка слушала его, и казалось, на ее черных бортах как барельефы проступают лица ученых, инженеров, адмиралов, и среди них – тяжелое, с насупленными бровями лицо адмирала Горшкова.
Говорил Главком флота. Его бронзовое лицо было властным и торжественным. Лодка поступала в его распоряжение, резко наращивая мощь военно-морских сил. Она пополняла стадо, которое паслось в Мировом океане. Он знал, в какие районы мира уйдет стратегический крейсер, невидимый для спутников и самолетов противника, не оставляя среди течений ни звука, ни тепловой борозды, ни следов радиации. Лодка была воплощением войны и гарантом
– Флот благодарен заводу, товарищи. Благодарен рабочим и инженерам. Благодарен великому ученому. – Он поклонился академику, который отирал платком слезы. – Вы должны быть уверены, товарищи, что экипаж будет беречь лодку, как драгоценность. А в час «Ч» выполнит свой долг до конца. Евгений Константинович, прошу передать президенту, – он поклонился Лемехову, – что флот чувствует его заботу, его вклад в обороноспособность Родины.
Выступал губернатор. Его короткая борода упрямо торчала. Ноги, когда он подходил к микрофону, слегка косолапили, и это еще больше усиливало его сходство с медведем.
– Мы северные люди и ближе всех к Полярной звезде. Здесь были созданы прекрасные песни и сказы. Здесь родился великий Михайло Ломоносов. Здесь поморы ходили на ладьях к Северному полюсу. Эта лодка прекрасна, как северная песня и северный сказ. А вы, мои дорогие, – он поклонился рабочим, – наши песенники и сказители!
– А мы, заводчане, говорим вам, Евгений Константинович, – обращался директор к Лемехову, – давайте нам больше заказов. Мы их все примем и выполним во славу Отечества!
Владыка, сияя облачением, приступил к освящению лодки. Его иконописное лицо было строгим и благоговейным. Голос рокотал, взлетая к стальным перекрытиям цеха. Черная махина молча внимала.
– Господи Боже наш, седяй на Серафимах и ездяй на Херувимах, мудростью украсивый человека, ниспосли благословение Твое на судно сие и Ангела Твоего к нему пристави, да шествующие в нем им хранимы и наставляеми, в мире и благополучии путь свой совершивши.
Владыка принимал из рук священника кропило, окунал в чашу с водой, кропил лодку. Брызги летели в собравшихся. Лемехов, чувствуя на лице холодные капли, думал, что молитва уплывет вместе с лодкой в пучину, сбережет экипаж среди смертоносных стихий.
Директор завода замахал руками, подавая знаки рабочим в касках. Сразу три бутылки шампанского разбились о корму, нос и борт лодки, брызнули стеклом, белой пеной, под крики «ура». Сверкали вспышки, операторы сновали вдоль борта.
Заместитель Двулистиков подал Лемехову кусок мела. Лемехов подошел к черному, нависшему борту и старательно, крупными буквами, как школьный учитель на доске, вывел надпись: «Не валяй дурака, Америка!» И все вокруг ликовали, хлопали. Операторы и фотографы снимали эту хлесткую имперскую надпись.
Оркестр грянул государственный гимн, и над лодкой стал подниматься трехцветный флаг. Чтобы потом, когда лодка, пройдя все испытания, поступит на вооружение флота, над ней вознесся, заструился своим синим крестом Андреевский стяг.
Медленно растворялись ворота цеха. В темный металлический воздух ворвался ветер и свет. Осеннее солнце играло на далеких водах, и в тусклом серебре метались чайки. Лодка дрогнула, словно почуяла стихию, которая ждала ее в свои сокровенные глубины. Заскрипели
Лемехов завороженно смотрел на движение выпуклого бархатно-черного борта, на драгоценную надпись «Державная». Непомерная тяжесть, слепая мощь перемещались под воздействием неведомой воли. Чтобы наполнить мир своим чудовищным механизмом, передвинуть ось, вокруг которой вращается шар земной.
Лемехов вдруг увидел Верхоустина. Его лицо было пугающе белым, исполнено великого напряжения. На этом белом, с серебристым оттенком лице пламенели синие глаза. Он вел взглядом вдоль борта, усилием зрачков толкал лодку, и она, повинуясь этому исступленному взгляду, двигалась, ускоряла скольжение. Верхоустин выводил лодку из цеха. Его взгляд был способен двигать солнце в небе, перемещать непомерные массы земной материи, вторгаться в глубины чужого сознания. Лемехов прогнал наваждение. Повернулся к директору, чье утомленное лицо помолодело.
Лодка, покинув цех, переместилась в док, чтобы вместе с доком уйти на глубину и в пене и грохоте, в зеленых водоворотах, всплыть, покачивая черными глазированными бортами. Два неторопливых буксира потянут ее на водную ширь, и она, облизанная водой и солнцем, затемнеет, как рукотворный остров.
Глава 5
После торжественной церемонии состоялся фуршет. В здании заводоуправления были накрыты столы. Расставлены мясные и рыбные закуски, фрукты, бутылки. Толпились инженеры, конструкторы, начальники цехов, мастера. Среди пиджаков и галстуков виднелись морские мундиры. Батюшка, служивший в заводском храме, блестел золотым крестом. Разливали напитки, чокались, преодолевали смущение, шумели, гомонили. Раздавался смех, здравицы.
Один из столов был сдвинут в сторону, и подле него стояли Лемехов, руководство завода, губернское и городское начальство, приехавшие гости. Лемехов выделялся своим ростом, вольными движениями, элегантным костюмом, шелковым, небрежно повязанным галстуком. Он источал благодушие, был приветлив, доступен. Чувствовал, как все исподволь за ним наблюдают. Делал вид, что не замечает этих испытующих, ищущих взглядов. Он уделял внимание всякому, кто к нему подходил. Прикасался своим бокалом к протянутой рюмке.
Директор порозовел от выпитой водки, воодушевленный и осмелевший. Был человеком, который прорвался сквозь громаду непосильных трудов, опасных рисков, неодолимых препятствий. Теперь он был победитель.
– А все-таки мы сделали это, Евгений Константинович. – Его рюмка расплескивала водку, а в хрустальном бокале Лемехова золотилось шампанское. – Я свечи в храме ставил, Богу молился. Но не Бог помог, а вы, Евгений Константинович. Вы на себя эту лодку замкнули. Минфин вы напрягли. «Северсталь» вы на место поставили. Корпорацию вы вразумили. Ну, конечно, и нам досталось. И правильно, что на ковер вызывали, ногами на нас топали. Я не обижен, а благодарен. Нам жесткая, военная дисциплина нужна. Как при Сталине. Вы с президентом общаетесь, подскажите ему, что народу нужно жесткие рамки поставить. Нам без жестких рамок новое оружие не создать. Вы это понимаете, Евгений Константинович. Промышленность вас уважает. С вами программу президента мы выполним.