Крымская война. Соотечественники

Батыршин Борис Борисович

I

Севастопольская бухта

– Это же хлам… – поморщился Глебовский, старательно оттирая руки платком. – Машины надо менять, разбирать надстройки, резать корпус. Нашими силами – нереально.

Щеку Адриана Никоновича украшал мазок копоти. Брюки в угольной пыли, рукав пальто разорван – зацепился, когда выбирался из низов «Евстафия». Гордость Черноморского флота, участник боя у мыса Сарыч, броненосец, увы, отплавал свое – перед уходом англичане взорвали котлы и

крышки цилиндров высокого давления.

По прибытии в Севастополь беженцев разместили в казармах управления портом. Но отдохнуть инженер не успел – часа не прошло, как за ним прибыл вестовой с «Алмаза».

Найдя в списке спасенных с «Живого», запись: «А.Н. Глебовский, служащий Департамента путей сообщений», Зарин распорядился немедленно его разыскать. Не прошло и часа, как в его распоряжении оказался катер, кондуктор с двумя матросами и сопровождающий, мичман Солодовников. Утро они провели за осмотром судов в бухтах Севастополя. Полузатопленные, проржавевшие насквозь и вполне исправные, выстроенные в ряд у пирсов и стоящие на бочках – здесь их были десятки, если не сотни. Броненосцы, эсминцы, буксиры, торговые пароходы – список занимал три полных листа.

– Что ж, с «Евстафием» все ясно. Очень жаль, но безнадежно-с. Что у нас на очереди?

Солодовников щелкнул застежкой папки и принялся перебирать листы бумаги.

– Прочтите-ка еще раз, с начала, – попросил инженер. – Кстати, кто составлял список?

– Стогов, комендант Севастополя. Вот, прошу…

Глебовский покосился на листок.

– Если не трудно, мичман, прочтите вслух. А то у меня, сами видите, руки – замараю…

– Всего в наличии: линейных кораблей – пять, крейсеров – три, миноносцев – семнадцать, – зачастил Солодовников. – Подлодок – одна, катеров военных – восемь, катеров других – восемьдесят четыре, блокшивов – два, торговых судов – семьдесят одна единица.

Глебовский обвел взглядом броненосную шеренгу. «Евстафий», «Пантелеймон», «Иоанн Златоуст». Чуть дальше – старички, «Три святителя» и «Синоп». Грозные некогда двенадцатидюймовки слепо пялятся в пустоту, котлы давно остыли. Гниль, ржа, разорение, даже крысы с тараканами покинули обезлюдевшие кубрики. Больше эти корабли в море не выйдут.

Мичман будто прочел его мысли:

– Адриан Никоныч, неужели из эдакой прорвы нельзя отыскать хоть несколько на ходу?

– За полдня мы наспех осмотрели двенадцать судов. Чтобы разобраться со всеми, нужно не меньше месяца. И потом, вряд ли здесь оставили исправные суда. Не знаю, как здесь, а в Керчи до последнего момента пытались отремонтировать все, что можно!

– Тут все было иначе, Адриан Никонович. Судов хватало, а вот команды… Кочегаром, машинистом кого попало не поставишь, так и до беды недалеко. На вашем «Живом» неприятности приключились как раз из-за кочегаров.

– Да, слышал, – вздохнул Глебовский. – Но я-то путеец и мало понимаю в судовых механизмах. В Керчи оттого только принял мастерские, что никого другого не нашлось.

– Вот и у нас не нашлось! На судоремонтном все разбежались: кто к красным подался, кто в эмиграцию, кто дома гуталин варит.

Мастеровых еще как-то нашли, а вот инженеров… Вы уж не подведите, Адриан Никонович!

– Да я бы с радостью, голубчик, но и вы поймите! Одно дело – локомотивные котлы, и совсем другое – судовая машинерия. Вот вы «Живого» вспомнили, на кочегаров грешите. А ведь это я его ремонтировал, вполне мог и напортачить. Нет, боюсь, не справлюсь…

– Справитесь! – Солодовников для пущей убедительности взял собеседника за пуговицу пальто. – Не может быть, чтобы не справились! А я чем могу…

– Ну ладно, – смягчился Глебовский, – давайте-ка еще раз пройдемся по списку. Вот, к примеру, посыльные суда. Начнем, ну хоть с этого…

– «Казарский», – сразу ответил мичман. – Бывший минный крейсер, построен в Германии, на верфи Шихау, в девяностом. Четыреста тридцать тонн. Машина, три с половиной тысячи индикаторных сил, два локомотивных котла, тоже германские. Вооружение – три пушки семьдесят пять мэмэ, торпедный аппарат. Остальные сняли, когда перевели в разряд крейсерско-посыльных.

– Написано – «может дать ход». – Глебовский сделал пометку. – Дальше что?

– Посыльное судно номер четыре, раньше миноносец «Котка». Тоже старье, финской постройки, в Або.

– Эта скорлупка? – удивился инженер. – С самой Балтики сюда дошлепала?

– Зря вы так, Адриан Никоныч! – обиделся за бывший миноносец мичман. – Эту скорлупку даже на Дальний Восток послать хотели, потом оставили в Средиземноморской эскадре. Мы во время войны с ней частенько встречались. «Котка» сопровождала гидропланы: если на воду сядут – искала и буксировала к нам. И вооружение есть: минный аппарат и мелочь, сорок семь и тридцать пять мэмэ…

– Это меня не интересует, – сухо заметил Глебовский. – А вот почему эту «Котку» бросили, не взяли в Константинополь, я хотел бы знать.

– Я же говорил, команду не смогли набрать! Людей на большие пароходы не хватало, а тут такая, как вы выразились, «скорлупка»…

– Хорошо, посмотрим эту самую «Котку». Но ведь и вам, как я понимаю, тоже нужны вместительные суда?

– Еще как нужны, – вздохнул Солодовников. – Только где их взять? У броненосцев машины взорваны, пароходы – сплошь ржавый хлам.

– А тот, на котором мы были перед «Евстафием»? – припомнил инженер. – «Березань», кажется?

– Бывший доброфлотовский «Петербург», семидесятого года постройки. Машина выведена из строя, тоже англичане постарались…

– Зато корпус в отличном состоянии. И трюмы – о-го-го какие, не то что у миноносок! Если не ошибаюсь – там рядом стоял паровой баркас. Если на ходу, можно эту «Березань» зацепить.

Мичман зашуршал бумагой.

– Кабельное судно «Осторожный». Сто пятьдесят тонн, числится исправным. Машина сто восемьдесят сил. Слабовата, но с рейда вытянет.

– Вот и отлично! А еще землечерпалка номер сорок семь и «Перевоз», паром управления порта. С мореходностью у них так себе, зато вместительные и на ходу. Так что хватит ползать по корабельному кладбищу, пора собирать ремонтные бригады. Сами же говорили, времени в обрез!