Крысиный Вор
Шрифт:
Рыжий был до крайности зол, и Суно вполне его понимал. Любой может попасть под непреодолимое магическое воздействие, от этого не зарекайся, но ежели какое-нибудь трепло потом разболтает при стечении народа, что ты вытворял в околдованном состоянии или что с тобой вытворяли – вот это, коллеги, последнее дело и дурной тон. Для мага Ложи это было бы еще и грубым нарушением этикета, и коллега Эдмар не смог бы после такой выходки рассчитывать на карьеру.
Других он всегда готов осудить за вульгарность, но коли сам в нее впадает – это уже, считайте, не вульгарность, а некая разновидность утонченности. Правила писаны для остальных, а Тейзургу дозволено что угодно. И сие многих порядком допекло, а если добавить сюда еще и убытки,
Руководство Светлейшей Ложи наметило две задачи: во-первых, завербовать Хантре Кайдо, и желательно на пожизненный контракт, а во-вторых, касательно коллеги Тейзурга… ну, сами понимаете. Эту скользкую тему в открытую не обсуждали, все намеками да переглядками.
Вторую задачу надлежало решить в рамках первой, тут все были единодушны, однако по некоторым пунктам мнения разделились. Одни считали, что вначале надо осуществить вербовку, а потом дать наемнику задание – вы понимаете, о каком задании речь – и прикидывали, во сколько Ложе влетит такой заказ. Другие предлагали повременить, чтобы коллега Кайдо по собственному почину решил означенную проблему, тогда Ложа сэкономит. Пока шли споры, к Хантре подсылали самых искушенных переговорщиков, но тот как будто нарочно их избегал. Суно по поручению начальства тоже ходил его искать и тоже не преуспел.
Коллеги выжидали благоприятного момента, словно многоопытные игроки в сандалу. Маги и амулетчики Ложи получили недвусмысленные рекомендации: в поединок, ежели таковой случится, не вмешиваться, а если коллега Кайдо пострадает, оказать ему помощь и послать мыслевесть лекарям, если же пострадает его противник – действовать по обстоятельствам в интересах Ложи. Кто-то предложил к «действиям по обстоятельствам» привлечь Дирвена, однако от этой идеи отказались – чего доброго, обоих добьет, с угробца станется. Пока дело ограничилось дракой на задворках пуговичной мануфактуры, но оттуда израненные фигуранты уползли живьем.
Тем временем Дирвен нашел в алендийских катакомбах «Тихую Магнолию». При этом угодил в переделку: на изрядной глубине, где был спрятан древний артефакт, на его группу напали какие-то неизученные твари. Несмотря на ушибы и переломы, первый амулетчик отбил атаку и вместе с двумя уцелевшими спутниками выбрался на поверхность. Сейчас он лечился на постельном режиме, Зинта обещала за восьмицу поставить его на ноги, а «Тихую Магнолию» засекретили и взяли под охрану.
И вот что удивительно, безумная ночь в «Пьяном перевале» иным из участников пошла на пользу. Бывает, что одно и то же для кого беда, а для кого словно дверца на солнечную поляну. Зомар Гелберехт в последнее время уже не выглядел таким мрачным парнем, как раньше, и Хеледика тут ни при чем: его нередко видели в компании юной коллеги Нелодии, помощницы лекаря. Ту ночь они провели вместе. Несмотря на чары, у амулетчика хватило контроля, чтобы увести девушку в номер и отделаться от желающих присоединиться, а по возвращении в Аленду у этой парочки начались романтические отношения с цветами-свиданиями-прогулками. Хорошо, когда хоть за кого-то можно порадоваться, подумалось Орвехту, встретившему их однажды вечером на бульваре Крокусов.
Вначале они разговаривали в дверях. Хмурая рассерженная Зинта стояла в проеме, а Эдмар перед ней – словно бродяга, которого и на порог-то не пускают. За спиной у него хлюпала раскисшей снежной слякотью вечерняя улица.
– Пришел, чтоб я шрамы на твоей бессовестной роже залечила? – глядя исподлобья, спросила лекарка.
– Шрамы я и сам могу убрать. Пока оставил их, как подтверждение того, что все это было наяву. Они для меня драгоценны, это своего рода памятный знак, вырезанный на живой кровоточащей плоти.
– Кошачьими когтями, – дополнила Зинта. – И поделом! Сколько раз я тебе говорила – не будь зложителем!
– У иных людей ни стыда, ни совести, – грустно заметил Эдмар.
– Это правда, одного такого я сейчас вижу перед собой. Убирайся отсюда, не пущу тебя в гости.
– Да я не про себя, а про обладателя кошачьих когтей. Разве ты не хочешь выслушать мои оправдания?
– Вот уж чего не хочу, того не хочу. Убирайся!
Он поставил ногу на порог, не позволяя ей захлопнуть дверь.
– Зинта, если я сейчас уберусь, я натворю с тоски что-нибудь зложительское, и тебя же потом совесть замучает. А если мы посидим в сумерках и поговорим – помнишь, как раньше, в Паяне, – ничего плохого не случится.
– Заходи, – буркнула она, отступив с дороги. – Но чаем тебя поить я нынче не стану.
В полумраке гостиной пляшущее в камине пламя бросало красноватые отблески на паркет и на мебель. За окнами сине-лиловая вечерняя акварель, уже с оттенками весенней прозелени, хотя снег только начинал таять. Для Зинты было привычно, что зимой всюду сугробы, а соседи говорили, что в Аленде давно уже не случалось такой снежной зимы.
Эдмар достал из своей кладовки магический светильник: хрустальный полумесяц, который держит в зубах бронзовая змея. В его золотистом сиянии стали еще отчетливей видны шрамы, изуродовавшие бледное треугольное лицо.
А глаза не тронул, отметила про себя лекарка.
– Я не спрашиваю, зачем ты учинил эту зложительскую пакость. Ты ведь был одержим этим непотребством и порой о том говорил, я помню. Но вот зачем ты потом растрепал на всю гостиницу, что промеж вами было, да еще сказал при всех ту гадость? Мало тебе рожу порвали, еще не такого заслужил!
– Добрая Зинта… – страдальчески вздохнул Эдмар. – А хочешь знать, что он мне перед этим сказал?
– Обругал тебя последними словами. И правильно сделал.
– Нет. Он не стал ругаться. Когда чары песчанницы истаяли, он вначале не произносил ни слова. Признаться, я с жадностью наблюдал за ним, и я улыбался, а его это раздражало…
– Ухмылялся так, что впору бы взять тебя за шкирку да приложить от всей души обо что придется. А то я этих твоих улыбочек никогда не видела!
– Речь истинной служительницы Тавше. Не нравится чья-то улыбка – что ж, можно стереть ее о ближайшую твердую поверхность.
– Не поминай всуе Милосердную, уж она-то никак не одобрит того, что ты выкинул!
– Наконец он нарушил молчание, – продолжил Эдмар. – Подошел к окну, за которым уже рассвело, и говорит: «Посмотри на этот пейзаж – там горы, кустарник, облака, тропинки… Нас окружает огромный мир, в котором много всего, а комната, в которой мы с тобой находимся, – крохотный участок этого мира, точка посреди бесконечности. То же самое и с теми отношениями, которые ты пытаешься мне навязать: это лишь небольшой фрагмент моей реальности. Так что можешь ухмыляться, сколько влезет, ты не победил. Ну, выяснил экспериментальным путем, что чары песчанницы с таким мощным потенциалом действуют даже на меня – и что дальше?» Зинта, у меня руки чесались ему врезать, но вместо этого, оцени мою ангельскую выдержку, я всего лишь улыбнулся еще шире и посоветовал ему в ближайшее время не садиться. Тут уже он начал меняться в лице, и в его бездонных темных глазах читалось, что он тоже не прочь мне врезать… Но я должен был выполнить уговор и доставить Мавгис в Олосохар, поэтому недосуг было задерживаться ради драки подушками. Когда я вернулся, он швырнул в меня топором, а что было потом, ты знаешь.