Крысолов

Демидов Никита

Сонька совсем высохла, ее иссохшее тело висело на столбе и смотрело перед собой пустыми глазницами.

Пустая жизнь и тихая смерть. Разве могло быть как-то иначе? Возможно, не будь той машины, не будь тех смертей и не будь меня тогда на Думской. Но слишком много “не будь” и слишком мало “будь”. Я не выстраивал каких-то философских систем вокруг своего ужасного поступка. Холодным умом непредвзятого судьи я понимал, что являюсь чудовищем и понимал, что не имел никакого права лишать ее жизни, но этот судья слишком быстро замолкал и исчезал в лабиринтах моего подсознания, которое требовало новой крови и новых смертей. Я просто убил ее. И пока ее тело высыхало и скукоживалось, я весь высыхал от страха быть пойманным. Да, меня успокаивало то обстоятельство, что земля эта, как и квартира в Выборге, была куплена по фальшивым документам и оформлена на другого человека, которого уже и в живых возможно не было. Но я боялся быть разоблаченным. Меня не пугало наказание, тот же судья внутри меня давным-давно приговорил меня к смерти и с вердиктом я был согласен, но не закончить начатое было никак невозможно, хуже любой пытки. И мысли о том, что кто-то остановит меня вонзались в мозг раскаленными иглами. Я просыпался в ночи весь в холодном поту и прислушивался, всматривался в темноту вокруг себя. Ничего, всегда ничего. Иногда в дверном проеме стояла Сонька и говорила: “Ты меня убил”. Я знаю, знаю, что убил, покойся с миром, – отвечал я и пытался заснуть.

Конец ознакомительного фрагмента.