Крысоловка
Шрифт:
– Нет, папа. Нет. Все совсем не так, как ты думаешь. Просто я сама решила не поддерживать с отцом ребенка никаких отношений. И больше говорить об этом не желаю. Надеюсь, ты меня поймешь.
Отец покачал головой, но расспросы прекратил.
А вот кузина Гунилла была настроена решительно:
– У меня есть подозрения. По-моему, я точно знаю, кто отец!
– Вот как…
– Но к чему тебе такая таинственность? Почему бы и не рассказать? Обещаю, что ничего тебе не скажу.
– Хватит!
– Это ведь кто-то с той вечеринки, правильно?
Кое-кто, кто по-шведски не говорит, так?
– Послушай,
– Можешь, можешь. Я не это имела в виду. Просто уточнила. А вдруг – он… Ну тот, о ком я подумала. Тогда ведь у него есть право знать. Разве ты сама так не считаешь?
– Mind your own business! [8] – прошипела Роза и тотчас пожалела, что ответила на английском.
8
Думай о своих делах! (англ.)
Гунилла не унималась:
– Ну пожалуйста, ну скажи правду. Зря ты воображаешь, будто весь мир вращается вокруг тебя одной. А что ты ответишь ребенку, когда он или она вырастет и станет задавать вопросы?
– Будет день, будет и пища. И кстати, это тебя не касается.
Гунилла втянула воздух:
– Может, и не касается. Но я всегда относилась к тебе, как к родной сестре. А сестрам доверяют.
Впрочем, она не отступилась. Первой навестила Розу в родильном отделении. Отогнула угол простыни, под которой в маленьком пластмассовом закутке спал Томас, осмотрела двоюродного племянника. Затем с торжествующим видом глянула на мать:
– A little Englishman. Just what I thought [9] .
Роза испугалась, что кузина отыщет Леонарда и выложит ему, что он стал папочкой. Но, похоже, Гунилла так и не сделала ничего подобного. А теперь уже и поздно.
В ту сентябрьскую ночь девяносто четвертого, когда разыгрался шторм, Гунилла была на борту «Эстонии». Оказалась среди тех, кому удалось добраться до спасательных шлюпок, но все равно погибла от переохлаждения и истощения.
9
Маленький англичанин. Как я и думала (англ.).
Ингрид
Титус все-таки сказал жене. Собрался с силами и решился на разговор. Тем же вечером он стоял на пороге у Ингрид, в руках – спортивная сумка.
– Придется пожить у тебя несколько дней. Пока она не успокоится.
Но Розе не требовалось успокаиваться. Она была спокойна.
– И что она сказала? Как отнеслась?
Титус опустился в кресло, вытянул ноги. Волосы сальные, грязные, и была в нем какая-то неухоженность, какой она прежде не замечала. Они выпили вина, отмечая событие. «А хорошо бы сейчас шампанского», – подумала Ингрид. Титус нервно теребил очки, положил на столик, снова взял в руки. Она отметила, что стекла тоже нуждаются в чистке.
– Не знаю, – сказал он. – Правда, не знаю.
Она ждала. Титус повторил:
– Я не знаю.
– И что, ты вот так прямо и
– Что-то в этом роде, да.
– А она…
– Она сидела и смотрела телевизор. Новости. Паника на Стокгольмской бирже, всё как всегда. Я взял пульт, выключил телевизор. Она сказала: «Вот как. А ты думал, я не знала? Давно догадывалась».
– Ох.
– Да. Так и сказала.
– А она спрашивала что-нибудь… про меня?
– Нет. Но я ей рассказал. Она должна знать. И о нашем знакомстве с тобой, о том, что мы уже давно встречаемся. Что я не просто… А она перебила меня и сказала, что ей все равно.
– Правда?
– И добавила, что хвост лучше отрубать разом, а не по частям. Спокойно так сказала. Даже с облегчением будто. – Он покачал головой и отпил вина. – Так странно. Я не ожидал подобной реакции. Я-то был на взводе, подготовил целую речь, объяснения, а она…
– А вдруг у нее тоже кто-то есть? Может, она тоже выжидала подходящего момента. Но ты ее опередил. Неудивительно тогда, что она ощутила облегчение.
Титус рассмеялся. Смех вышел холодным, резким.
– Роза? О нет, только не Роза.
– Откуда такая уверенность? Почему ты так считаешь?
– Потому что Роза, она… как бы это сказать… Честная. Правильная, что ли, или как там говорят обычно. Вряд ли она соврала хоть раз в жизни.
Внутри у Ингрид словно оборвалось что-то.
– А дальше? – хрипло сказала она. – Что дальше?
– А дальше я ей объяснил, что дом, пожалуй, нам продавать не нужно; можно устроить так, что они с сыном будут там жить. И что в любом случае торопиться с такими вещами не следует. Тогда и Йенни с Юлией тоже сохранили бы свои комнаты на вилле. У них ведь своего жилья еще нет. Словом, глобальных перемен не надо.
– Они ее любят?
– Кто?
– Твои дочери любят Розу?
– Ну, прежде отношения были хорошими. Хотя большую часть времени они сейчас живут у своей матери, у Биргитты.
– И что она ответила? О том, что вилла останется за ней?
Титус помолчал. Несколько раз кашлянул. Глотнул вина.
– Отказалась. Сказала, чтобы мы… чтобы я как можно скорее нашел маклера.
Ингрид думала, что ее должна захлестнуть радость, что от счастья она воспарит над землей. Взмоет под потолок, к люстре, невесомая… Но ничего такого не случилось. Напротив, ее точно придавила какая-то тяжесть, живот скрутило.
– Но куда же ей деваться? Да еще и с ребенком…
– Томас уже взрослый, в следующем году ему исполнится двадцать.
– Пусть так. Но где они будут жить?
– Все образуется, это все можно устроить. Практические вопросы решаются сами собой. В прошлый раз получилось именно так. Но в тот раз бросили меня.
Он рассказал, что Роза и Биргитта сразу нашли общий язык. Ингрид поняла, что Титус был не в восторге от симпатии, которая связывала его жен. Будто боялся, что женщины станут обмениваться опытом, делиться его секретами. К тому же его взглядам была присуща некоторая старомодность. А женщины? Ну да, эмансипация. Слово это он обычно выплевывал – точно проклятие, точно нецензурщину. Ингрид частенько его поддразнивала, не без удовольствия именуя шовинистом. Но это было в прошлом, в самом начале их романа. Когда ей еще казалось, что она способна на него влиять.