Крысоловка
Шрифт:
– Я о вашем муже. Ведь у него болезнь Альцгеймера?
– Не знаю. Ничего я не знаю…
Ингрид встала.
– Сочувствую, – повторила она.
Медсестры закончили обихаживать Титуса. Он лежал, закрыв глаза. Такой бледный. Лицо чуточку расслабилось. Ингрид передвинула стул к кровати, взяла Титуса за руку. Почувствовала жар.
– У тебя температура?
Он беспокойно заерзал, повел шеей.
– Наверное…
– Хочешь воды или еще чего-нибудь?
– Воды.
Она налила минералки в стакан, сунула соломинку, поднесла к его губам.
Телефон, лежавший на тумбочке, приглушенно заурчал. Титус жестом попросил ответить. Звонила Йеннифер, старшая из двух его взрослых дочерей.
– Папа там? – коротко спросила она.
«А ты как думаешь? – едва не ответила Ингрид. – Считаешь, я бы стала сидеть здесь и разговаривать с тобой, если бы твоего отца рядом не было?»
Вслух произнесла:
– Да, мы в больнице, приехали с час назад.
– Я звонила ему, мобильный не отвечал.
– У него были процедуры.
– Хочу с ним поговорить.
– Сейчас узнаю. – Протянула телефонную трубку: – Йеннифер.
Титус потянулся к мобильному, она вложила трубку в его пальцы. Голос дочери слышно, но слов не разобрать.
– Что есть, то есть, – произнес Титус. – Нет. Вряд ли. Постарайся понять. Я не могу говорить долго. Поболтай с Ингрид.
Она вновь взяла трубку.
– Я приеду, – сообщила Йеннифер.
– Он очень устал.
– Вы там надолго?
– Посижу еще.
– Так можно в любое время для посещений?
– Приезжай завтра. Вместе с Юлией.
Йеннифер дала отбой, не попрощавшись. С ней трудно, вот с Юлией легче ладить. А старшая дочь Титуса всегда относилась к Ингрид предвзято, не скрывала неприязни. Будто это Ингрид во всем виновата. Будто Ингрид отнимает у них отца. Хотя ради Ингрид он бросил не их мать, а Розу.
Титус так и лежал с закрытыми глазами. Может, уснул. Над кроватью нависал прозрачный пузырь капельницы. Здесь Титусу ничто не грозит. Ингрид наклонилась и поцеловала его твердый широкий лоб.
– Езжай домой, – прошептал он.
– Ты уверен, что справишься?
– Да.
– Хорошо, тогда я поеду.
– Ладно.
– Позвони, как только хоть что-то понадобится. И я приеду, ты ведь знаешь.
Не ответил, лишь странно всхрапнул.
Ингрид отодвинула занавеску, надела пальто. Новое, узкое и черное, с воротником из искусственного меха. Титусу оно понравилось. Он вызвался тогда на роль стилиста; дело было осенью, в прошлом году, в одном бутике в Дандерюде. Титус сам нашел бутик по рекламному объявлению в газете «Свенска дагбладет». Сказал, ей нужно развеяться. Она тогда только что закрыла свой книжный магазин, и самооценка у нее болталась в районе нулевой отметки.
На выходе в коридор Ингрид столкнулась в дверях с женщиной в шляпке. Та несла поднос с двумя чашками кофе и тарелку с пирожными. Кивнула ей:
– До свидания.
Долго шла по коридору с поблескивающим полом. Двери палат открыты, видны разобранные постели, прикроватные лампы. На табло под потолком сверкали какие-то цифры, манили. «Прочь, – подумала Ингрид. – Прочь отсюда, пока я не задохнулась».
Когда проходила мимо поста медсестер, в коридор вышла сестра Лена. Лицо усталое.
– Заснул, – сообщила Ингрид.
– Да. Мы поставили ему капельницу со снотворным. Завтра почувствует себя лучше.
– Правда?
– Да. Как правило, так и случается.
– Я домой.
– Конечно. Вам тоже нужно поспать. До завтра.
Роза
Понедельник. Ее день рождения. День рождения. Звучит старомодно, но она ведь и есть старуха. Хотя жизнь еще не закончилась.
Отправилась на прогулку. Как во всякое утро – сразу после рассвета. Выбрала тропу, где гуляла с Акелой, и ей казалось, будто собака жива, неуклюже бежит следом, обнюхивает ветки, тычется носом в муравейники, делает стойку на след лисы.
Акела вечно собирал клещей, до огромных волдырей дело доходило. Каждый вечер Роза осматривала густой коричнево-белый подшерсток, выискивала паразитов и в ярости спускала их в унитаз. Мерзкие, никчемные существа, сплошные болезни и беды от них. Большинство животных занимают свое место в пищевой цепочке. Но кто станет питаться клещами?
Похолодало. Может, вернуться в дом, надеть под куртку свитер? Накинула капюшон. Ниже по склону холма у воды ярко синеют печеночницы. Выросли вровень с уровнем снега, наклонишься – и на тебя смотрят юные бутончики. Лохматые, будто подернуты пушком.
Печеночницы окружали старую березу. Кора грубая, потрескавшаяся, почва у корней рыхлая и мягкая. Здесь она и похоронила Акелу.
Углубилась в заросли, высматривая кровавый след за зайцем или горошины помета. Нет. Ничего. Спустилась к воде и дальше берегом – к пирсу. Там соорудили верфь для небольших судов. Сейчас верфь и лодки под брезентом безжизненны. Пройдет несколько недель, прежде чем ткань снимут и пирс оживет. «Посетители несут личную ответственность за посещение территории верфи без разрешения», – предостерегала надпись нарушителей права на частную собственность. Теперь несколько шагов вверх по склону, слева осталась бьернсундская «Вала» – черно-белая, с резкими углами, яхта. Судно определенно пора заново покрасить. Краска свисала лохмотьями.
Роза перебралась через ограждение у берега, там, где стояли суда, ждущие утилизации. Прямо перед ней лежала круглобрюхая шхуна под названием «Туллия», название вполне разборчиво, хотя буквы и стерты местами. Кусок пластика отходит в сторону, за маленькими круглыми иллюминаторами – шторы. Жить на яхте… Поселиться на судне навсегда… Какое-то время она там действительно пожила. После крушения личной жизни ее будто закружило в пустоте – кочевала по знакомым и друзьям. На непродолжительное время поселилась у Франки Исакесон, авторши из издательства Титуса. Вдумчивая жизнерадостная Франка обитала на старой барже, стоявшей на приколе у Шеппсхольма. Она предложила Розе переехать на постоянно и платить часть аренды, но та отказалась: слишком тесно, будто в коконе. В ту пору ее изводила тревога. Бессонными ночами казалось, что ее засасывает в черные воды под днище яхты. Не могла отделаться от мысли, что от дна, от водорослей, тины и грязи ее отделяет лишь тонкая перегородка днища.