Крысы и ангелы
Шрифт:
Усмехнувшись, Блейд вернулся к своему расследованию. Итак, гипотеза третья — война! К ней весьма близко примыкала четвертая — бунт роботов. Эту ситуацию тоже нельзя было исключить, и кое-какие любопытные факты свидетельствовали в ее пользу. Например, регулярность нападений! Раз в одиннадцать земных дней спокойные периоды хряпа сменялись ожесточенными сражениями, и такой ритм был весьма многозначительным! Правда, Джаки говорил, что случаются и непредвиденные стычки. Но и тут прослеживалось нечто машинное, автоматическое, раз и навсегда заданное: словно
Поскольку Блейд пока не представлял себе, как проверить гипотезу насчет восстания искусственных тварей, он перешел к последнему, пятому предположению. Оно было совсем туманным; возможно, в том, что творилось в Дыре, не стоило обвинять ни пришельцев, ни экологический кризис, ни войну, ни роботов. Причина могла оказаться намного проще и прозаичней, и Блейд, пока что не имевший на сей счет никаких идей, все же обозначил ее, пронумеровал и присвоил название «фактора икс».
Он простоял неподвижно минут пятнадцать, повернувшись спиной к мерцавшим у нор кострам и глядя на темный прогал водяного тоннеля, когда легкая ручка легла на его плечо.
Это была Сейра.
— Еда готова, — сообщила она, — и мне пришло в голову тебя проведать.
— Спасибо, малышка, — Блейд погладил ее по перемазанной сажей щеке, — Значит, лишайник и червяки сварились, и у тебя выдалось свободное время?
— Да, Чарди. — Ее глаза чуть заметно блеснули. — Чем займемся?
Странник нахмурил лоб, на секунду задумавшись.
— Не тем, чем ты полагаешь. Сейчас я отведу тебя к реке и вымою.
— Задница божья! — Сейра пришла в настоящий ужас. — Зачем, Чарди, зачем?!
— Должен же я наконец узнать, какого цвета у тебя волосы!
Схватив девушку за руку, Блейд потянул ее к темному проему тоннеля.
Расследование второе
— Чем ты сегодня занимался, апатам?
— Тяжелый день, Сийра, тяжелый день…
— У тебя все дни тяжелые.
— Что же делать… Я — Дарующий Утешение! Ко мне идут те, кто нуждается в нем… и хотя их немного, каждый переваливает часть своего груза на мои плечи.
— Откуда же груз, апатам? Жизнь прекрасна и легка…
— Для молодых, дочка, для молодых. Чей ближе человек к старости и смерти, тем чаще тревожат его тяжелые думы. Очень неприятные, должен сказать.
— Но почему? Я читала, что раньше человеческий век был коротким, а старость отягощали мучительные болезни… Но теперь! Теперь!
— А что теперь?
— Ну-у… мы живем долго и уходим легко… Мир великолепен, и в нем всем хватает места. И у каждого есть…
— Дом, сад, пища, одежда и десятки слуг-топотунов, это ты хочешь сказать?
— Да… пожалуй, да…
— Значит, тебе непонятно, что же омрачает жизнь?
— Я даже не могу этого представить!
— Ты слишком молода, Сийра.
— Разве
— В данном случае — несомненно. Ты видишь, что мир прекрасен, -значит, он прост. И человек тоже прост, раз он живет в таком прекрасном и простом мире. Обычное заблуждение молодости!
— Но скажи, в чем же я ошибаюсь?
— Ты грешишь примитивизмом. Человек совсем не так прост, он носит в душе целую вселенную, и это чревато самыми неожиданными последствиями.
— Не понимаю, апатам…
— Подумай же сама, девочка! Над нашим миром — там, за гранью атмосферы, — звезды, туманности, облака космического газа… Одни светят ровно и спокойно, другие ярятся и бушуют, третьи — взрываются… Или представь себе, что некое темное облако вдруг начинает расползаться, поглощая звездный свет. А теперь предположим, что все это происходит в душе человека! Что мрак грозит затопить ее!
— Не понимаю… Все равно не понимаю, апатам!
— Хорошо. Я расскажу тебе о жаждавшем утешения, который посетил меня сегодня. Понимаешь ли, этот человек видит сны…
— И что же тут плохого?
— Сны гнетут его сердце. Он странствует по мрачному подземелью, в котором обитают люди… страшные люди, убийцы, никогда не подымавшие лица к небу и солнцу. Ему кажется, что он должен блуждать в вечных сумерках до скончания веков, жить с этими чудовищами, валяться в их смрадных норах, есть мох и червей…
— Это ужасно, апатам! Неужели его нельзя излечить?
— Этим я сегодня и занимался, дочка. Но самое ужасное — в другом. Он утверждает, что мучается чувством вины.
— Вины? Перед кем?
— Ему мнится, что те, подземные, ненавидят и упрекают его… хотят убить… и якобы это — справедливое возмездие…
— За что? Чем же он виноват?
— Поговорим об этом в другой раз, Сийра. Сегодня я очень устал…
Не в первый раз Блейд замечал, что в речи обитателей Дыры встречается довольно много звукоподражаний. Очевидно, они деградировали; возникали новые слова, простые и несложные, заменявшие старые понятия. Самодельный гранатомет назывался дудутом, потому что именно такой звук это жуткое орудие издавало при стрельбе: дуд-ут! Бластер, или лучемет, был кряхтелкой, причем кашель и змеиный шип, которые он производил, служили для наименования еще одного объекта: кх-эшш — кэш!
Эти излучатели, метавшие не то тепловую энергию, не то пучок раскаленной плазмы, сами аборигены, разумеется, смастерить не могли; их отнимали у роботов-убийц. Точнее говоря, выламывали вместе с конечностями, куда было вмонтировано оружие, и переделывали, снабжая рукоятью или прикладом. Запас бластеров пополнялся с каждым побоищем, из чего Блейд заключил, что люди управлялись с ними не хуже кэшей. Однако бойцы посильнее предпочитали базуки: их снаряд, при удачном попадании, превращал кэша в металлолом, тогда как из бластера приходились буквально полосовать его, разрезая живучую тварь на части.