Крысявки. Крысиное житие в байках и картинках
Шрифт:
Я уже всерьез прикидывала, как буду оправдываться перед заводчицей, уморив на чужбине ее кровинушку, но на четвертый день Рыска смилостивилась и при виде кусочка хурмы показала фокус: прошла навстречу мне сквозь стену клетки эффектнее и изящнее Копперфильда.
Увы, вместо бурных аплодисментов хозяйка издала вопль ужаса, сообразив, что эта поганка уже неделю невозбранно разгуливает ночами по комнате среди компьютерных проводов, а паче того – аквариумных шлангов. Оскорбленная в лучших чувствах крыса была засажена в треснутый аквариум, где и просидела два дня, сетуя на несправедливость судьбы, пока мне наконец не привезли новую клетку с более частыми прутьями.
Смирившись с тяжелой участью похищенной драконом принцессы, Рыска начала потихоньку обживаться на новом месте. Особенно ей полюбилась работа в соавторстве: крысявка ныряла ко мне за шиворот, перебегала в правый рукав, высовывала из него кончик мордочки и задремывала. Вскоре крыса перестала вздрагивать от стука клавиатуры и щелчков «мышки», а я приловчилась набирать одной левой рукой, чтобы не тревожить «соавторшу».
Еще у Рыски оказалась «очаровательная» привычка страшно скрежетать зубами, сидя у меня на плече. Звук был такой, будто она методично перекусывает по волоску из моей так старательно отращиваемой гривы. Нет, Фальк тоже пощелкивал зубами от удовольствия, все крысы выражают так свое одобрение, но Рыска открыла новую тональность в этом незамысловатом звуке. С ней можно было снимать фильм ужасов «Мышь»: когда главгероиня в полупрозрачном пеньюаре дрожит под одеялом в темном пустом доме, а отовсюду несется адский скрежет прогрызаемых монстрами бревен.
Саму крысявку больше всего расстраивало отсутствие у меня хвоста. Она спускалась по моей спине под халатом и принималась страстно лизать мне копчик, как корова плешь (между прочим, старинное народное средство лечения облысения!). Ощущения были… своеобразные. Я сидела и неприлично хихикала, прикидывая, сколько денег можно заработать, сдавая крысу в аренду стареющим нимфоманкам.
Увы, через неделю Рыска отчаялась вырастить мне хвост и крысотические массажи прекратила. Но тут как раз подоспела вторая крысявка от Суровой Минской Заводчицы Лизы.
Веста напоминала жирную полевую мышь, чем меня и подкупила. Благородный окрас циннамон на поверку оказался голубовато-серым с рыжеватым отливом. Позади веревочкой болтался короткий толстый хвостик. По бокам головы торчали круглые дамбоушки.
Рыска, еще утром казавшаяся мне большой и толстой, резко стала маленькой и худенькой. Вдвое младшая Веста была толще ее на четверть. И всего на треть короче.
Характеры у крысявок различались, как электровеник и валенок. Веста медленно и солидно обследовала новое жилище, по-слоновьи растопырив уши. Рыска металась вокруг (по потолку в том числе), как свежепойманная белочка, выпучив глаза от возмущения: «А-а-а, мне же обещали, что я буду любимой и единственной!» Но стоило ей перейти к лапоприкладству, как Веста опрокидывалась на спину и начинала истошно орать. Ошарашенная Рыска отступала, Веста же как ни в чем не бывало переворачивалась и шла дальше. Или продолжала есть. Или раскапывать наполнитель, напоминая мне программу для скачки длинных файлов – «продолжить с места обрыва».
Бедная Рысявка поминутно бегала ко мне за сочувствием, я чесала ей за ухом, крыса в порыве энтузиазма кидалась обратно и снова заваливала мелкую. Та снова орала, между этим делом сожрав креветку, тыквенную семечку и что-то еще из миски. После чего начала шататься от усталости и избытка впечатлений, как мышь, некогда пойманная моей кошкой. Та тоже так шаталась-шаталась, а потом упала и больше не вставала.
Я решила, что оставлять их на ночь слишком рискованно, и пересадила мелкую в другую клетку. Что тут началось! Доходяга вмиг ожила и повисла на обращенной к Рыскиной клетке решетке, отчаянно пытаясь сквозь нее протиснуться.
Я прослезилась и вернула Весту обратно. Она пулей шмыгнула в уже знакомый домик, где была тут же перевернута Рыской. На сей раз Веста орать не стала, а из последних сил приподнялась, обхватила морду сатрапки лапами и запечатлела на ней истинно брежневский поцелуй губы в губы. Рыска вытаращила глаза и окаменела, а мелкая разжала лапы и картинно рухнула на пол.
Я помялась у клетки пять минут, десять. Веста лежала недвижно и хладно. Я потыкала в крысу пальцем. Крыса не шелохнулась. Я подергала ее за хвостик. Крыса заорала и вцепилась в край домика. Я подумала, что где-то это уже видела, бессердечно махнула на нее рукой и отправилась спать.
Утром я проснулась с мыслью: надо пойти выкинуть мертвую крысу, пока ребенок не заметил.
Крысявки как ни в чем не бывало тепличными огурцами (в случае Весты – скорее киви) висели на решетке, требуя внимания.
– Симулянтки! – с чувством сказала я и выдала им по семечке.
Третья крыса по иронии судьбы оказалась настоящим пасюком. Только не диким, а из вивария, и не злобным монстром, а удивительно спокойным, полностью доверяющим человеку животным. Правда, со всеми пасючьими привычками и повадками – но об этом позже.
Забирала я ее в суровый двадцатиградусный мороз, а посему запихнула под горнолыжную, наглухо застегивающуюся куртку, дабы не повторять ошибок с перевозкой Рыски. Сделав лицо кирпичом («Что вы, какая крыса?!»), я села в такси – и через пять минут почувствовала себя отважным маленьким спартанцем, пригревшим за пазухой бешеную лисицу. Пасюковна во что бы то ни стало желала пролезть ко мне в рукав и отчаянно скреблась в подмышке.
Наконец я не выдержала и слегка прижала хулиганку рукой. Крыса заорала (мне почудилось, что водитель вздрогнул) и обмякла.
Я настороженно выждала пару секунд. Крыса не шевелилась и, кажется, начала потихоньку остывать.
Я красочно представила, как выхожу из такси, а у меня из-под куртки выпадает и шлепается на землю плоский крысячий трупик. И как я потом буду объяснять водителю, что «ничего не чувствовала, наверное, в гостях в рукав куртки на вешалке забежала»?!
До самого дома дохлая крыса лежала тихо-тихо, медленно сползая вниз (непередаваемые ощущения!), чудесным образом ожив, только когда я начала выковыривать ее из-под свитера, чтобы представить мужу.
Муж благосклонно почесал пасючку за ухом и изрек:
– Если будешь вести себя хорошо, будем звать тебя Пасей. А если плохо – Сючкой!
Вообще-то по документам крысу звали Rat, то бишь Крыса. Но до первой выставки об этом так никто ни разу и не вспомнил.
Я запихнула Паську в клетку. Рыска, уже смирившаяся с тем, что в последнее время я приношу домой всякую дрянь, бегло обнюхала новенькую. Пася, в отличие от Весты, на спину переворачиваться не стала (у пасюков это не принято), зато заорала вдвое противнее. На шум из домика выглянула заспанная Веста, и на ее морде появилось откровенно злорадное выражение: ага, не одну меня в этом доме угнетают! Решив, что знакомство прошло успешно, я убежала в магазин, а по возвращении обнаружила, что мелкие заключили пакт о дружбе и в обнимку спят в висящем на стене домике, а Рыска уныло сидит на полу под ним, и на морде у нее написано: «Навязались на мою голову!»