Шрифт:
Глава 1
В деревне Черный Холм, что раскинулась на берегу Козьей речки у города Штайнц, который находится в королевстве Нассберг, названного в честь низкой горной цепи, со склонов которой сбегает множество речек и ручьев, на чьих берегах копают знаменитую нассбергскую глину, из которой местные умельцы-гончары лепят не менее знаменитую нассбергскую посуду, в особенности кубки, из которых так хорошо пьется красное вино из виноградников Диводура, который располагается к западу от Нассберга, но не по соседству, так
Постойте, о чем это я? Ах да…
Так вот, в деревушке Черный Холм жил старик-крестьянин по имени Ганс. Жил не сказать, чтобы плохо, для труженика нет ничего невозможного. Пахал землю, продавал зерно на ярмарках. Отремонтировал и запустил старую мельницу, которая вот уже несколько десятков лет стояла заброшенная. Высадил чудесный яблоневый сад. Построил дом – высокий, трехэтажный, где стены и потолок были исчерчены темными балками. Благо, есть кому жить в этом доме.
Было у старика Ганса три сына. Все три как на подбор, каждым крестьянин гордился. Каждому есть что оставить в наследство.
Да вот только не всем удается дожить до девяноста лет. Вот и Гансу не удалось: всего шестьдесят восемь, а смерть уже на пороге.
Старый Ганс приоткрыл глаза – в последний раз взглянуть на небо. Его кровать стояла во дворе: два старших сына только что вынесли ее, чтобы отец отходил в мир иной не в темной и душной комнате, а на свету и свежем воздухе.
– Иоганн… Ты здесь… – проскрипел старик.
– Здесь, отец, здесь. – Старший сын крепко держал за руку беременную жену.
– Фриц…
– И я здесь. – Средний стряхивал мучную пыль: пшеницу деревенские жители уже сжали, обмолотили и теперь возили зерно на мельницу.
– Якоб… Якоб…
– Якоб в поле, отец. За ним уже послали.
Да, конечно, тяжелобольной в доме – очень плохо. Однако работа в деревне продолжается, и коров в поле гнать кому-то надо. Да и сидеть днями у постели отца, ожидая, когда же тот наконец испустит дух, оно как-то…
Младший сын Якоб лежал в тени прибрежной ракиты и смотрел, как облачка плывут по небу, медленно-медленно. День был тихий.
В полдень уже жарко, и коровы потянулись к реке, чтобы напиться. Пастух повесил кнут на торчащий сучок и прилег отдохнуть.
Было Якобу всего-то семнадцать лет, и отец уже давно мучил его вопросом, когда же наконец его младший женится. Когда да когда… Ну куда торопиться? Отец хотел наследников? Так вон у Иоганна жена уже вторым беременна, Фриц всего месяц как женился, того и гляди, скоро и у него сыночек появится. А Якобу торопиться некуда. Тем более что он еще… как бы… не очень точно знает, что делать с молодой женой, когда она наконец заведется.
Нет, общее направление Якобу было известно, все-таки в деревне живет, но вот опыта было мало. Очень мало. Да что там, вообще не было. Обходили Якоба девушки. И чего им, спрашивается, надо? Вроде не урод. Можно даже сказать, красавец.
Парень прополз на животе по толстому стволу, склонившемуся над рекой, и посмотрел на свое отражение.
Из воды на него глядело круглое, как лепешка, лицо, с большими глазами, чуть прикрытыми набухшими веками. Нос-картофелина, уши-лопухи, толстые губы, низкий лоб, к которому прилипли колечки волос… И все это бледно-зеленого цвета.
– А ну, кыш! – Якоб махнул кулаком. Русалка обиженно булькнула и ушла в глубину.
Жил здесь речной народ, вон там, в омуте под старой корягой. Две взрослые русалки и три молодые, совсем девчонки. Местные их не трогали: что в русалках опасного? Ну, утащит на дно, ну, утопит. Ну, сделают они из тебя рагу под жабьей икрой, ну и все. Тут главное – осторожность соблюдать: ночью к реке не подходить, пьяным да голым не купаться, если ты рыжий – всегда на шее козье копытце носи, когда к воде приближаешься, а если сапожник, то дубовый желудь. Все просто.
– Ах ты… – Якоб вскочил и начал отплевываться: мстительная русалка подкралась к задумавшемуся парню и ловко плюнула тому в рот струей пахнущей болотом и тиной воды.
– Якоб! Яко-об!
На склоне холма мелькало белое платье: к парню бежала Хильда, соседская девчонка. Вот хоть ее возьми: сколько Якоб с ней разговаривал, пряниками угощал, а она только смеется да уворачивается. Говорит, муж мой будет только солидным да богатым, а не молодым парнишкой, у которого всего и имущества, что папенька подарил.
– Якоб, ты что тут делаешь? – Девчонка с подозрением взглянула на мокрую рубаху.
– Да я… это… с русалкой…
– Некогда веселиться. Отец твой умирает, к себе зовет. Наследство будет делить.
Умирает? Якоб сорвался с места.
– Яко-об! – крикнула ему вслед Хильда. – Ты смотри, если наследство будет хорошее, я за тебя пойду-у!
Нашла время.
– Дети мои… – Отец осмотрел запыхавшегося Якоба и удовлетворенно закрыл глаза. – В наследство вам оставляю я… А где священник?
Якоб посмотрел на Фрица, Фриц – на Иоганна, тот оглядел двор. Священника не было.
– Вы что, не позвали священника? Иди… – Ганс закашлялся. – Идите за ним, бегом…
Через пять минут во дворе были и отец Вальтер и еще два крестьянина-соседа как свидетели.
– Все здесь?
– Все, все…
Три брата стояли в ряд, все молодые, крепкие, широкоплечие. Может, ростом их бог и обделил, невысоки были сыновья, ну так и сам Ганс рослым не был. Зато сразу видно – его сыновья, одинаковы, как будто близнецы. Светлые волосы пострижены коротко, как стерня в поле, круглые головы, и у всех троих одинаковые ярко-синие глаза. И упрямые лбы. Если им чего в голову взбредет, пока не сделают, не отступятся.