Кто держит паузу
Шрифт:
— Ну что вы, что вы! Это нельзя.
Запись в дневнике:
«21/111 — пятница. Репетиция № 48.
Раневская забыла дома роль, очки и деньги. Я суфлирую.
Сцены третьего акта, Полностью разболталось все, что было намечено.
Спор о перемонтаже четвертого акта. Я встал железно и убедил ее в ненужности монолога «Эка тишина, точно в гробу» — в этом месте психологически невозможно (перенести в первый акт).
Сцена с Поликсенон пока оставлена, но должна быть ликвидирована — убежден.
Попытка финала.
«Запрягу я тройку борзых. Темно-карих лошадей...» —
я жестом попросил и Раневская спела; «Корсетка моя...» Все зааплодировали. Появилась надежда.
Пение Фаины Г еоргиевны — шедевр готовый. Им кончать спектакль.
Артисты поздравляют меня с состоявшимся
экзаменом. Считают, что контакт есть.
Скандала я псе же жду, как грозы. Атмосфера
должна разрядиться в более художественную. Но пусть это будет перед прогоном в конце апреля».
Скандал разразился 14 мая. Раневская посмотрела прогон второй половины первого акта, и ей неожиданно понравилось. Она сказала: «Темпераментно, современно».
Начали с начала, с ее сцены. Фаина Георгиевна репетировала с каким-то испугом. Говорила неожиданно тихо, прятала глаза от смотрящих. Я не останавливал; на прошлой репетиции она резко сказала: «Не сбивайте меня!»
Реакций не было. Кончилась сцена, и наступила тягостная пауза. Я попросил еще раз сначала. Начали так же. Через три фразы Фаина Георгиевна остановилась. Опять пауза. И тогда она сказала, что отказывается от роли.
Объявили перерыв, и мы с Фай ной Г еоргиевной остались в зале вдвоем.
— Я не современна,—сказала она горько.— Я не из этого спектакля.
— Фаина Георгиевна, этот спектакль, ее и он будет, не только результат вашей инициативы, но он весь вокруг вас. Вы и есть истинно современная актриса. Баше мышление, ваши парадоксы, ваша острота, невероятность поведения ваших героинь при полной органике. Вот это и нужно, это и есть, а вы себя гасите, мучаете, критикуете непрерывно...
— Я поеду домой.
— Умоляю, не делайте этого. Я в цирке воспитан — нельзя уйти с неполучившимся трюком, надо добиться, чтобы вышло. Надо найти потерянное в роли. Ведь было же все.
И тут скандал разразился. Фаина Георгиевна заявила, что я хочу сделать из Островского цирк, а из нее клоунессу, что она не позволит мне учить ее, что над ней издеваются, заставляя ее репетировать без суфлера, что она не привыкла так работать и играть не будет.
— Вот ключ,— в отчаянии сказал я.— Гнев — вот ключ к сцене, который вы сами нашли, а теперь выбросили. Филицата вспоминает и гневается на всех, ее не остановишь. Она не Зыбкиной рассказывает, а всему миру.
— Неправда. Филицата добрая!
— Но нельзя добро играть через непрерывно добрую улыбку. Добро в данном случае — активный гнев
— Я не злая. Но животных я люблю больше, чем некоторых людей.
Фаина Георгиевна вошла в азарт. Я много услышал про себя и справедливого и несправедливого.
Потом мы все-таки начали снова репетицию. Первая попытка, вторая, третья... и... пошло. Мы, зрители, хохотали в голос — такой наив был в гневе няньки, столько неожиданностей было у Раневской.
Репетиция кончена. Все возбуждены. Идет дело! Если бы так на спектакле! Актеры не расходятся. Вспоминают смешные истории. Рассказывают. Показывают, вес в ударе. Весело.
Раневская явно довольна, но продолжает говорить в сердитом тоне — все равно вы циркач, а я мхатовка.
— Это когда же вы во МХАТе работали?
— Я не работала. Но меня пригласил туда Владимир Иванович Немирович-Данченко,
— А почему же не взял?
— Потому что я пришла к нему и назвала ггочему-то Василием Степановичем. И ушла. Он, наверное, решил, что я сумасшедшая. Я рассказала об этом Качалову. А он стал хохотать. Я, говорит, понимаю, почему ты назвала его Василием,— ты обо мне думала. Но Степанович-то откуда взялся?
Раневская выходит на середину зала. И начался небывалый концерт. Она вспоминала великих актрис, которых видела. Не просто вспоминала, но показывала.
Вот Сара Бернар. И звучно полились французские стихи в чарующей интонации.
Вот Ермолопа, мучительно переживающая свое несовершенство после гигантского успеха.
Раневская показывает Комиссаржевскую в «Иванове», пересказывая и оживляя впечатление П. Л. Вульф. Показывает Савину.
— Фаина Георгиевна, сядьте, вот кресло.
— Нет, нет, Я помню Таирова в лучшие его годы.
Она рассказывает о своей первой роли у Таирова. Она играла драматическую судьбу проститутки. В главной сцене она позволила себе в монологе вольную и рискованную импровизацию. Зал замер. Потом овация. А она замерла: как отнесется к этому режиссер — ведь это дебют. Быть или не быть ей в театре.
Фаина Георгиевна замечательно показывает, как прибежал в антракте взволнованный Таиров, н принял все, и просил повторять и работать у него. А потом они расставались. Судьба вела ее дальше — по многим театрам, в кино...
Дружба с Эйзенштейном... Ахматова — самый близкий человек на многие годы... и звучит ее интонация.. . Сосед по дому Твардовский.., вот их встреча ранним утром, разговор. Все показано великой актрисой, которая сейчас при мне вспоминает...
Оживают люди — в подробностях, деталях, недоступных живописцу, доступных только актеру; в динамике, в движении.
Вот Шостакович—наивный мудрец, великан музыки с маленькой высыхающей рукой. Это он в больнице.
Вот Пастернак... Качалов... Встреча с Бабелем, единственная, но незабываемая...