Кто играет в кости со Вселенной?
Шрифт:
А вот первое из списка РИМ, самое очевидное – «трудолюбие» – не песнь песней. Нельзя сказать, что полный лоботряс, но и не стахановец. И этап «выхаживание» это подтвердил.
Третье слагаемое – «молчать». Пока остается загадкой. Если это просто «держать язык за зубами», то в силу природной интроверсии у меня получалось легко. Да и говорить было не о чем – игра только начиналась. Но повторюсь, кажется, что здесь закодировано что-то более хитрое. Возможно, «молчание по Эйнштейну» – это вынашивание идеи. В моем случае идеи бизнеса. Тихо, без завываний, сам с собою. Может, привычное с детства молчание и стало краеугольным камнем в постройке бизнеса?
Но есть и другая версия. В первые годы пришло понимание, что обязательное условие успеха – не избегать ответственности.
Так что, категория «ответственность» – это и есть «молчание»? Или ответственность скорее относится к слагаемому «игра»? Пока и одно предположение, и другое не убедительны. Ну что ж, будем разбираться дальше.
Часть II. Младенчество
Глава 1. И вот настал час икс
Как корабль назовешь – так он и поплывет.
Из США я привез двести долларов и почувствовал себя достойным «отцом семейства». С такими деньжищами я мог позволить подарить дочке куклу «Барби», разрешить домочадцам лакомиться сникерсами. Верх состоятельности – мы покупаем щенка скотч-терьера, детскую мечту жены. Он умиляет нас мордочкой, неуверенной походкой, вечно падающими ушами-треугольничками. Кличку ему придумывает жена – Наполеон (в том помете всем щенкам требовалось иметь имя на «Н»), сокращенно – Наппи. Он не только принес хорошее настроение в семью, но и через несколько лет сыграет большую роль в жизни типографии.
Можно было бы расслабиться и прожить безбедно какое-то время (как сделал мой брат Павел). Но «начать свое дело» – эта идея уже не отпускала. Как проглядывавшая сквозь туман мечта «иметь свой печатный станок».
И я делаю первый шаг – нанимаю юриста, который должен зарегистрировать юридическое лицо. Как назвать фирму? Мучительный выбор. От названия зависит успех начинания. Жена предлагает слово «Любавич». Логика понятна – начальный капитал я заработал благодаря деревне Любавичи. И название красивое. Но холодок пробегает по телу. Для кого-то слово «любавич», хотя совершенно славянское этимологически, может ассоциироваться с еврейской общиной. В советские годы бытовой антисемитизм расцвел пышным цветом и даже меня, полукровку, частично задел. В начале девяностых он пошел на спад, но еще присутствовал. Да и по телевизору в тот год часто муссировалось судебное разбирательство, где американские любавические хасиды требовали от Российского государства вернуть им библиотеку, которую собирал их ребе. Не слишком ли вызывающе? Не оттолкнет ли заказчиков? Не лучше ли подобрать более нейтральный бренд? Но замечено, что жена придумывает счастливые названия-имена-клички. И я уже чувствую смелость в коленках, меня несет в открытые воды. Себе удивляюсь – куда исчезла врожденная осторожность? «Любавич» так «Любавич». Забегая вперед, скажу, что фобии не подтвердились: мало кто связал типографию с движением хасидов, и антисемитских выпадов не встретилось. А название действительно оказалось фартовым.
Когда юрист зарегистрировал юридическое лицо, я открыл расчетный счет в «Астробанке» (уже появились коммерческие банки, с которыми легко заключались договоры на обслуживание). Что делать и как – я знал: бизнес-модель наработана в предыдущий период «дружбы» с «Таксой». Надо начинать с поиска заказов. Как? И опять его величество случай.
Я еду на завод «Арсенал» получить трудовую книжку, которая осталась лежать в редакции. Мой пропуск на завод аннулировали. Нонна по телефону говорит, что вынесет мне книжку через пару минут. Я жду в помещении проходной. Середина рабочего дня, будничная суета – люди снуют туда-сюда через вертушку, кто-то с кем-то встречается, разговаривает. Вдруг в проходную входит старый знакомый
– Честно говорю, в штате у меня ноль человек. Ты будешь первый. Моя фирма не «Арсенал», который существует со времен Петра Первого, я ее зарегистрировал неделю назад, – вдохновляю его и заодно себя, – но перспективы грандиозные. Через пару лет мы будем ездить на белых мерседесах!
– А что делать надо? – интересуется он.
– Искать заказы на черно-белые бланки.
– Как это?
– Бродить по улицам, заходить в разные учреждения, предлагать услуги.
– А кто будет печатать эти бланки?
– Типография «Любавич».
– Красивое название. Мне нравится. А какие условия? Оклад?
– Никаких окладов. Процент с продаж.
– А я не разбираюсь в издательском деле.
– Во-первых, не издательском, а типографском, во-вторых, я научу.
– Никогда этим не занимался. Но что-то делать надо – так дальше, как на «Арсенале», жить нельзя.
Работа в то время на госпредприятии – действительно беспросветный мрак. Зарплату задерживали, выплачивали частями, инфляция пожирала ее каждый день. Идешь утром на работу – пачка масла в магазине стоит триста рублей, а возвращаешься домой – уже ценник переделали на триста тридцать. Уровень жизни рухнул. Слава страдал больше многих: жил один, питался рисом, который скопился в кухонном шкафчике за годы, когда крупа продавалась по талонам. Без хлеба, масла, не говоря уже о кетчупе. На завтрак, на обед и на ужин. В долг никто не давал.
Слава перешел работать ко мне в «Любавич» через неделю. После первой же зарплаты в моей фирме (двадцать тысяч рублей вместо полутора на «Арсенале») – он побежал в магазин за бутылкой кетчупа за тысячу рублей. Приправа к ужину – символ возврата к нормальной жизни.
Но это я перескочил на месяц вперед, до первой зарплаты еще надо было поработать. Сначала получить от меня вводный инструктаж.
Первый рабочий день. Утром Слава приходит ко мне на квартиру.
– Вот смотри. Это формат А4, – показываю я лист писчей бумаги. – Половина этого листика – формат А5. Двойной – формат А3.
– Ты забыл, что я работал инженером, – это мне известно, – перебивает он.
– Отлично! Мне же проще, – продолжаю я учебу новой профессии. – Напечатать бланк форматом А4 стоит один рубль. Если односторонний. Если печать с двух сторон – два рубля.
– При печати с двух сторон бумага используется только один раз. Надо это как-то учесть. Разве не так? – Слава показывает сообразительность.
– Не надо умничать, – парирую я. – Будь проще. Рубль за одну сторону, два рубля – за две. Понятно?
– А от тиража зависит?
– Считай, что не зависит. Меньше тысячи экземпляров в работу не берем. Все! Теоретический инструктаж закончил.
– И все?! Можно начинать работать? Так просто?!
– Да, для выхода на линию достаточно, – в шутку провожу аналогию с трудом водителя троллейбуса.
– А как искать заказы на этой линии?
– А теперь практический мастер-класс. Пошли!
Мы садимся в «копейку» и едем в центр города. Пару слов надо сказать про трудягу-«жигуленка». Он – часть моего счастливого детства. Отец купил его в 1974 году. Редкого горчичного цвета, с сиденьями из яркого красного кожзаменителя. В семидесятые – восьмидесятые мы с родителями ездили в автопутешествия по стране. А в девяностых я взял «копейку» в свои руки: она стала первым средством производства – на ней я ездил по делам, развозил продукцию заказчикам, бумагу – в типографии. Можно сказать, «жигули» – капитал, который в мое дело вложили родители. Папа, правда, брюзжал: «Смотри, аккуратнее: наша семья больше никогда не купит новую машину». А я эксплуатировал «трудягу» в хвост и гриву: «старушка» выдержала четырехсоткилограммовые перевозки, стала мощным подспорьем в первые годы. Жаль, что ее потом угнали какие-то наркоманы.