Кто косит травы по ночам
Шрифт:
Но лица у этих были как у решившихся на последнее. Они совсем не таились, шли уверенно.
Не убивать ее шли – это Надя понимала. Что-то демонстрировали ей. Ненависть, что ли, свою? Силу? Какая-то страсть в них была темная. Смотрели пристально прямо в глаза и шли мимо, словно они здесь по закону, а она – пришелица незваная.
Так они и миновали ее и затопали по ступенькам, а Надя стояла, как соляной столп.
Детки заглядывали к ней и кричали: «Как вы, теть Надь? Позвать ментов, теть Надь?»
И
Везде, как всегда: домашний порядок-беспорядок родной. Но в общей комнате на журнальном столе бредовым натюрмортом красовались все ее документы и украшения. Ничего не взяли. Демонстрировали свое презрение. Приказывали: «Бойся!»
Милицию и тут подключать не имело смысла.
«Что пропало? – спросят. – Ничего? Пошутили, значит, с вами. У друзей поспрошайте, кто среди них такой шутник».
Они же в милиции работают по факту. А не по страху чьему-то или шутке глупой.
Дверь, конечно, тут же заменили. Ключи принялись беречь. Провели сигнализацию. Благоразумный сосед со второго этажа установил камеры видеонаблюдения.
У Нади в душе все же теплилось предположение, что инженеры ошиблись и пугать должны были этажом ниже. Недаром, недаром же нижний растревожился и стал осторожничать. Надя так бы и успокоилась, если бы не предыдущие сигналы. Но что она кому сделала? Кому жить помешала? Кто о ней помнит все время с ненавистью?
Она тревожилась, что и Андрей задается теперь тем же вопросом, и перестает ей верить, и ищет, за какие грехи ее наказывают. Говорит себе: «Я, в сущности, совсем ее не знаю, надо бы присмотреться получше».
Родство рвалось – вот что было самое страшное.
Родство с мужем – вещь особенная. Оно не навсегда, как с детьми, а только когда существует полное взаимное доверие.
Однако, как Надя ни блуждала в закоулках собственной памяти, выудить из прошлого нечто, способное продуцировать такую негаснущую ненависть, она не смогла.
В дачной темноте ей стало не по себе. И с чего это она решила, что здесь ее ждет успокоение? Если страх угнездился, разве он исчезнет от перемены места пребывания?
«В Египте бы исчез», – тоскливо подумалось ей.
Ведь могла бы поехать с ними. Мальчишки так звали, уговаривали. А ей хотелось, чтобы Андрей поскучал, потосковал бы, отбросил обидные ей сомнения.
Она даже подскочила от верещания телефона. Муж, как и обещал, звонил с наступлением тьмы. Ласковый, надежный, обязательный, как всегда. Отчитался о первом дне у моря.
– Алешка обгорел. Кремом мазаться отказался. А кожа-то твоя, беленькая. И упрямство твое…
Вот оно, родство! И все-то она нафантазировала, насочиняла. Ведь все идет как надо. Проживет она здесь, сколько наметила, сделает все дела, с мыслями соберется. Нервы в порядок приведет.
– Эй, ты телефон зарядить не забудь! Подзаряжалку-то захватила?
– Батарейка полная. И все взяла. Проверила специально.
– Ну, тогда до утра? Спокойной ночи?
– Тогда до утра!
Страх пропал. Надя снова чувствовала себя вольно. Принялась стелить постель, устраиваться на ночь. Проверила, заперта ли дверь дома. А, кстати, где подзаряжалка? Рыться было лень, но, пощупав сумку, она ощутила там твердые рожки.
На месте. Эх, зря сразу замок на калитку не повесила. И отмахнулась от дурацкой мысли: кому надо – перепрыгнет. Или просто – энергично пнет, и все дела.
Кому все это надо?
Вроде на сегодня все дела переделала. Надо взяться за то, что все время откладывала, противно становилось даже планировать такое. Но никуда не денешься. Вот ты одна, в тишине, никто не отвлекает. Возьми-ка лист бумаги и выпиши все имена, которые могут так или иначе вызывать твое подозрение. Кто может держать обиду на тебя? Кого могла обидеть ты?
Надя уселась по-турецки на кровать, подоткнула себя перинкой, принялась записывать. Начинать надо с первых попавшихся имен, просто что в голову придет, потом рассортирует.
Итак, допустим, Энэм.
Допустим, обижена на нелюбимую падчерицу. Скучает тотально, хронически. Делать абсолютно нечего, живет одна, на пенсии.
Мужа нет, а сын далече. Сил высвободилось – уймища.
«Рок-н-ролл жив, а семья уже нет…» Придумывает занимательные способы изощренно поизводить просто от нечего делать.
Кстати, а как она живет на свою дохляцкую пенсию? Любимый сын Петька вряд ли матери помогает. Эгоиста вырастили общими усилиями.
Ничего они такого на очень черный день с отцом не нажили.
Квартира, машина. Квартира страшноватенькая, хрущевских времен трехкомнатная распашонка, сто лет без ремонта. Машина «Жигули». «Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать», как говорится.
Стало быть, живет на одну пенсию? Но это – полная нищета! Если еще учесть квартплату, то что на пропитание остается?
Что ж это она раньше о таком не задумалась, психолог великий! Человек бедствует! Нравится не нравится, а бедствует не чужой ей человек. И, конечно, мысль об Энэм как о зачинщице всех этих ужасов нелепа. Не такой она человек. Может ляпнуть обидную чушь, и это все. Не затейница она, не хитроумная выдумщица.
Звонит ей, все пытается как-то сблизиться. Прямодушная слишком для таких поганых дел. И цель?
Нет абсолютно никакой цели.
Смотрим дальше. Питик.