Кто ответит? Брайтон-бич авеню
Шрифт:
О чем ты? — вновь остановил он себя. Тебе-то какое дело до всего? Ты свое отыграл… на конкретном отрезке времени. Какие возможности отрезок тебе предоставил, такие и реализованы. Половил в мутной водице рыбешку и вместе с осевшим илом — на дно золотое. Сиди там и пузыри не пускай. Отгородись от мира, спешащего по новым путям к своему будущему, стеной из денег и наблюдай из-за нее осторожненько за дальнейшей свистопляской, обмениваясь репликами с Машей на огороде… Сочинения философов приобрети, позволь такую роскошь, дабы и духовно вырасти… Только бы смыться, только бы!.. В Харькове остановиться недельки на три у Хирурга, преобразовать морду лица до неузнаваемости,
Он перебрался через железнодорожную насыпь, поблуждал переулками какого-то незнакомого района, поймав, наконец, «левака».
— В центр, — сказал коротко.
— Центр большой, — ответили справедливо.
— Москва, Кремль, — сказал Матерый. — Двигай.
У Манежа действительно стояли «дежурные» «Жигули» — одна из самых первых халтур Толи; машинка старенькая, но надежная. Вот на ней он и уедет на дачу. А дачу он не провалил: очень правильно себя вел, не терял головы. И снова мелькнуло: заехать к Ивану? Нанести последний визит? Вещички кое-какие добрать, но вещички ладно, чепуха, основное — то, что так безвинно, так на виду стоит на подоконнике…
Следствие
Под вечер, одолжив у коллеги Алмазова электрический чайник, заварку и кружки, мы с Лузгиным засели у экспертов-криминалистов, просматривая видеоинформацию, изъятую у Лямзина, и неспешно обсуждая сложившуюся обстановку.
Участковый инспектор, служака дисциплинированный и дотошный, повторно обследовав местность в районе подъезда, ничего не обнаружил, кроме разве некоей отрывистой короткой меловой черты-росчерка на входной двери…
Мелок мы нашли в оперативной машине, на полу. Ваня, упрятавший его поначалу в рукав, согласно отработанной методике, затем бросил мелок под ноги. Таким образом, фокус не удался. Однако ни предъявленный мелок, ни следы его на обшлаге рукава, ни разговоры вокруг Монина и Ярославцева ничего по-прежнему не изменили — Лямзин замкнулся наглухо.
— Молчит, — говорил Лузгин, поглядывая на экран одного из конфискованных телевизоров и дуя на горячий чай. — Пусть молчит! Его право избрать такой метод защиты. А мне лично все ясно без пояснений. Подселил Ярославцев подручного своего к нему с прицелом: мол, когда придут люди в серых шинелях к Матерому, естественно, тут-то Ваня — стук-стук: люди, будьте бдительны. Или мелком по двери — азы конспирации… Аппаратура для подслушивания — тому подтверждение. Матерый, конечно же, не марионетка, к самодеятельности тяготел, как такого помощничка не контролировать? Ну, а Ванюша получал свой агентурный гонорарчик и попивал самогончик, хорошо очищенный, — чем не жизнь?
— Ваню, конечно, есть за что подержать в угрюмых стенах, — сказал я. — И подержим. Соседи насчет каких-либо расспросов о нем проинструктированы, но, боюсь, провалили мы квартиру…
— Едва не провалили, — уточнил Лузгин. — Но Матерый, помяни мое слово, там объявится. И там, думаю, будем его брать. Выносящего коробки. Жаль, основного его лежбища не знаем, за городом оно у него где-то, а отрывается он туда грамотно… Хотел я пустить хвостик — не вышло: по-особенному он туда уходит, к логову, — через объезды лесные, со сменой номеров…
— И техпаспортов, значит, — заметил я. — В чем вижу приложение высокохудожественного таланта маэстро Прогонова.
— Не без того. — Лузгин посмотрел на часы. — У него он, кстати, сейчас… Второй час пошел, как беседу ведут, засиделись. Так вот, — вернулся он к теме, — а узрел бы Матерый знак меловой и — как пуганный пескарь — ф-фить в темную заводь… Объявляй тогда розыск. Почему и не хотел я Ваню тревожить.
— Начальство, — поплакался я, — давит. Народа по делу полк работает, а кто в камере? Воронов? Коржиков? Указание в письменном виде пришло. Сам Сорокин подписал!
— Ха… — отозвался Лузгин. — Ты еще скажи — начальник Сорокина.
— А что… начальник?
— А ничего. Им подписать — как за ухом почесать, а там сами разбирайтесь. Начальник же… тот еще, когда у нас командовал, лепил подпись, не глядя. Он себе постановление об аресте однажды завизировал. Ребята схохмили. Так что, подписал или нет, у тебя у самого башка на плечах. Не согласен — иди к руководству, объясняй лично. В частности про необходимость крайне деликатной следственной тактики в данном вопросе. Мелок сегодняшний — тому пример наглядный. Это дело сперва как бы в общем раскрутить надо, а не от одного к другому брести. Глянь на Матерого: вон как заметался и сколько точек указал, и каких! На каждую следственную бригаду высылать надо. Дачи, отделка квартир, производства всякие: алкоголя, пакетов, часов «под фирму»… да это еще мелочь! А благодаря чему все выявлено? Терпеливость и… тактичные мероприятия, безо всяких «руки вверх». А свинти мы объект с горизонта, сколько бы за кадром осталось?
— То есть будем искать себе работы? — подытожил я, наливая себе очередную кружку.
— А у меня, кроме нее… и нет ничего, — отрезал Лузгин. — Да выключи ты ящик! — Он махнул рукой в сторону телевизора. — Вкусы Лямзина не выяснил? Секс и полицейские похождения.
— Ну, насчет похождений — интересно, — возразил я. — И познавательно с профессиональной точки зрения.
— Все, как у нас, — сказал Лузгин. — В основном уголовные сказочки. А методы… чего познавательного? Агентурная работа, вербовка «на горячем», шантаж… Нагрузки у них, судя по всему, больше, отсюда приемы жестче.
— Юриспруденция у них потоньше, — вставил я, выключая магнитофон.
— Зато сроки больше, — сказал Лузгин. — Юриспруденция!
— Кстати… А как вам… Ярославцев? — спросил я.
— Как… Жулик.
— И всего-то? А я, между прочим, с людьми встречался, беседовал и… не давал бы столь категоричных характеристик. Он ведь тоже… горел работой. И ничего никогда за ним такого…
— Ты, Сашка, давай… без мистики, — оборвал меня Лузгин неожиданно резко. — Горел-то горел, да прогорел. Почему? Шел против установленного. И точка. Ну… хорошо. Прогорел. А ты бы, к примеру, прогорел, ему бы уподобился? Той же стежкой пошел? Молчишь? Вот! А когда на пепелище он свои замки стал возводить, кого в подручные взял? Воров. Или, может, он среди них просветительно-воспитательную работу вел?
— К авантюрам: железнодорожным, рыбным; к убийствам — нет, наверняка непричастен он! — сказал я. — Не верю!
— Все равно, — заявил Лузгин. — Все равно он всех опаснее. Он зло насадил и взрастил. И в белые рясы ты его не ряди! Для таких, как он, и статьи соответственные, и сроки до упора. Подонок что? Нахулиганил, набузил, все на виду, и пошел в зону тихо-мирно на годик-два. Отсидел, затем погулял месячишко, снова или кому-то тарелку с супом в ресторане на голову одел, или три рубля в троллейбусе спер и после отпуска обратно в зону. А такие… Он один страшнее всей шпаны. Он государственные принципы искажает, понял? И что же выходит по этим его принципам? Ты вот вкалываешь, с бандюгами каждый день, сон для тебя — высшее благо. Сплошные допросы, решетки, бумаги, а в месяц столько зарабатываешь, сколько он — за день.