Кто предал СССР?
Шрифт:
Однако утверждение моего доклада на заседании Политбюро проходило непросто. Возражения вызвали, как и предполагалось, именно мысли об отношении к истории, которые я апробировал в Электростали. Но поскольку Горбачев не счел нужным делать замечания по этому поводу на Политбюро, Яковлев был вынужден полностью раскрыть свою позицию. Да, именно Яковлев был не согласен с моим призывом к взвешенному подходу в оценке исторической ретроспективы. Аргументов, конечно, он не приводил никаких, а высказаться напрямую, открыто не мог. Поэтому Александр Николаевич тянул:
— Это не по теме Пленума.
Но я твердо стоял на своем:
— Нет, я настаиваю. Это вопрос принципиальный и имеет самое непосредственное отношение к воспитанию молодежи.
Никто, кроме Яковлева, не возражал. Поддержал меня и Горбачев. И в докладе на февральском Пленуме ЦК КПСС 1988 года предельно четко изложена моя позиция: я выступил против искажения, очернительства истории, против разрушения исторической памяти народа.
А вот с постановлением Политбюро «О темпах и масштабах перестройки», которое было принято вскоре после возвращения Горбачева из отпуска, осенью 1987 года, как я уже писал, вышло иначе. Яковлев вопреки моим протестам сумел выкинуть из проекта критику праворадикальных средств массовой информации, критику очернительства истории.
Что же получается? А то, что в важнейшем вопросе об отношении к истории Горбачев в одном случае поддержал меня, а в другом случае поддержал Яковлева, хотя наши позиции взаимно исключали друг друга. Такое лавирование соответствовало его складу как политического деятеля…
Теперь пришла пора рассказать о событиях, разыгравшихся вокруг письма Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами», опубликованного 13 марта 1988 года в газете «Советская Россия». Письмо было квалифицировано как «манифест антиперестроечных сил», а имя его автора — преподавательницы ленинградского вуза — превратили в синоним «врага перестройки». И еще имя Нины Андреевой связали с именем Лигачева.
А как же обстояло дело в действительности? Что же скрывалось за невероятно шумной пропагандистской «антиандреевской» кампанией, какие политические цели она преследовала и кто за ней стоял? Думаю, надо поведать и о событиях, происходивших в связи с письмом Нины Андреевой в высшем политическом руководстве.
Как и все читатели, я впервые познакомился со статьей «Не могу поступаться принципами» лишь тогда, когда она была опубликована на страницах газеты «Советская Россия». Из предыдущего моего рассказа читателям понятна моя позиция по отношению к очернительству истории. Я открыто заявил ее и на февральском Пленуме ЦК КПСС 1988 года, что вызвало одобрение членов Центрального Комитета, а после публикации доклада в газетах усилило поток писем, осуждавших деструктивные действия радикальной прессы, без оглядки чернившей наше прошлое. Общественное мнение и в партии, и в стране явно склонялось в эту сторону. И я намеревался удвоить, утроить усилия для того, чтобы выровнять «историческую линию», чтобы от огульного охаивания перейти к серьезном; анализу ошибок и достижений.
Готовясь к дальнейшим выступлениям на эту тему, я внимательно знакомился с почтой ЦК КПСС, а также попросил подготовить подборку интересующих меня писем, поступавших в газеты. В этой подборке были и отклики, полученные «Советской Россией». Потом в некоторых публикациях утверждалось, будто бы письмо Нины Андреевой поступило непосредственно на мое имя, а я, мол, направил его главному редактору «Советской России» В.В. Чикину с указанием напечатать. Это совершенно не соответствует истине.
Кстати говоря, позднее, в процессе разбирательства, о котором еще пойдет речь, обнаружилось, что Андреева направила свое письмо в редакцию сразу трех газет — «Правды», «Советской России» и «Советской культуры».
Любопытно проследить и за тем, как развивались события после опубликования письма.
На совещании редакторов, которое я проводил 14 или 15 марта, речь шла о многих вопросах, в частности об участии прессы в, так сказать, пропагандистском обеспечении решения экономических проблем, в том числе сельскохозяйственных. Вообще такие совещания планировались заранее, и отделы ЦК к ним готовились, изучая публикации, чтобы разговор шел предметный. Так было и в тот раз: совещание отнюдь не носило экстренного характера, о нем было известно еще на предыдущей неделе, то есть до публикации статьи Андреевой.
Естественно, когда были исчерпаны запланированные темы, я затронул тот вопрос, который поднимал, выступая в Электростали, а также в докладе на Пленуме ЦК, — вопрос об отношении к историческому прошлому. В этом вопросе преломлялись разногласия, возникшие в руководящем ядре страны.
Развивая мысль своего доклада на Пленуме, я посоветовал редакторам прочитать совсем свежую, вчерашнюю статью «Не могу поступаться принципами», опубликованную в «Советской России». В этой статье привлекло именно то, что меня особенно интересовало в те дни и о чем я сказал выше, — неприятие сплошного очернительства, безоглядного охаивания прошлого. В ту пору многие отмечали: статья Н. Андреевой — ее реакция на мутный поток антиисторических, антисоветских материалов в нашей прессе. Убежден, что так и было.
Кстати говоря, позднее, в ответе Нине Андреевой, который опубликовала 5 апреля газета «Правда», говорилось, что в ее статье есть и справедливые моменты. Что же, каждый, видимо, вправе придавать значение именно тому, что его больше интересует: я обратил внимание на эти справедливые моменты, а А.Н. Яковлев, который возглавлял подготовку ответа в «Правде», сделал акцент на другом. Разница лишь в том, что я открыто высказал свои соображения, а Яковлев укрылся за анонимной редакционной статьей, в которой письмо в целом было объявлено манифестом «антиперестроечных сил».
С точки зрения наших личностных различий, это, кстати, весьма характерно.
Да, на том совещании редакторов я действительно упомянул о письме Андреевой и не усматриваю здесь ничего зазорного. Речь шла об отношении к истории — о той теме, которая в тот момент была на острие полемики. Никаких указаний перепечатать статью не давал.
Но, как говорится, «искали» не Нину Андрееву. «Искали» Лигачева.
События начались вовсе не сразу после возвращения из-за границы Горбачева и Яковлева. Видимо, необходимо было какое-то время, чтобы осмыслить сложившуюся ситуацию, наметить план действий.