Кто пятый?
Шрифт:
В номере так холодно, что я дрожу в своем грубошерстном пиджаке. Я распахиваю окно.
— Итак, какие улики свидетельствуют против Шабашникова? Доложи, Паша, ты у нас, кажется, пришел к определенным выводам...
— Ну, во-первых, нож и сапоги, — бодро начинаю я. — Нож, которым совершено убийство, принадлежит Шабашникову. Следы, оставленные на полу в доме Осеева, — это следы его сапог. Так?
Комолов утвердительно кивает.
— Далее. Шабашников знал, что у Осеева в доме хранятся деньги. Именно деньги, как мы знаем, интересовали преступника.
— А в состоянии
Тут я могу показать эрудицию в той области, где майор, житель большого города, не очень силен.
— Он ведь забойщиком считается, Николай Семенович.
— Забойщиком?
— Ну да. Так у нас говорят, — капитан это знает. Колодинцы приглашают его на забой скотины. Это ведь тонкая работа. Нужны глаз и крепкая рука, чтобы попасть точно в сердце.
— Это верно, — соглашается Комаровский.
— И еще. Известно, что Осеев вел довольно замкнутый образ жизни. Ночью он мог открыть дверь только хорошо знакомому. Именно таким хорошо знакомым человеком для него был Шабашников. Ну и, конечно, деньги, принадлежавшие Осееву и найденные во дворе Шабашникова, — улика неоспоримая. Я думаю, мы должны принять в качестве основной версии: Шабашников либо убийца, либо по меньшей мере соучастник преступления.
— Твое мнение, Комаровский? — спрашивает шеф.
Капитан смущенно кашляет в рукав.
— Все это было правильно доложено... Конечно... Но Шабашников... Очень сомнительно: человек никогда не ценил деньги, сам раздавал — и вдруг...
Верный своей дипломатический манере Комаровский не вступает в открытый спор. Стоит ли перечить товарищу из «центра»? Ведь он приехал помочь. Но, я чувствую, капитан остается при своем мнении. Он привык работать по-своему.
— Ну, Чернов у нас верит только уликам, — усмехается Комолов.
— Николай Семенович!
— Ну-ну Паша, логика, даже формальная, штука полезная... Стало быть, первая неувязка. Убийца нанес удар, едва лишь Осеев приоткрыл дверь. Зачем Шабашникову, пользовавшемуся доверием инженера, так спешить? Очевидно, преступник опасался, что Осеев, увидев, кто стоит на пороге, тотчас захлопнет дверь. Либо Осеев вовсе не знал его, либо знал как человека, которого надо бояться. Второе. Преступнику были нужны деньги. Очевидно, он знал, что они хранятся в письменном столе, — кроме стола, ничего в комнате не тронуто. Но деньги лежали в первом же ящике, на виду. Отчего все ящики перевернуты, а бумаги разбросаны? Более того, следы, оставленные на бумагах, говорят, что убийца интересовался всем содержимым стола, уже после того как были найдены деньги. Что он искал? Мы не знаем. По-видимому, не только деньги.
Третье. Если Шабашников преступник или соучастник, опасающийся разоблачения, что мешало ему получше запрятать похищенные деньги?
Четвертое: следы на полу. Преступник позаботился о перчатках, а вот то, что грязные сапоги оставят четкие отпечатки, не учел. Как ты все это объяснишь, Паша?
— Но ведь он был в состоянии опьянения, Николай Семенович. Отсюда все странные промахи.
— А ведь удар нанесен не пьяным человеком, Паша. Рука трезвая и очень даже ловкая. Почерк преступника свидетельствует
Я молчу. Крыть, как говорится, нечем. Слишком уж заманчивой была для меня перспектива быстрого и легкого раскрытия преступления... Салага, неофит.
— Не спеши бичевать себя, Паша. — Комолов кладет мне на плечо тяжелую ладонь. — Мы только начинаем предварительное следствие. Впереди много работы... А что, ты думал все будет легко и просто в этом деле?
Холодный ветер врывается в комнату, отдувая занавески. Комолов жадно дышит, его бледное, слегка оплывшее лицо искажено гримасой боли.
— Прилягте, Николай Семенович.
— Аналогичных дел я как будто не припомню, — продолжает майор. — Сделаем так. За Шабашниковым пока посмотрит Комаровский со своими. А ты, Паша... Давай попробуем поверить Шабашникову, раз уж о нем такие добрые отзывы. Но если не он, то кто? Естественно, только человек, который мог украсть нож и подбросить деньги, чтобы навести следствие на ложный след. Попробуй разберись в этом... Так ли уж были нужны преступнику деньги, если он с легкостью отказался от половины суммы? Сомнительно... Разумеется, все это лишь догадки, и разобраться будет нелегко. Но я буду рядом, Паша, а как только почувствую себя лучше, то включусь полностью. Понял?
Звонит телефон. Я сразу узнаю ее голос.
— Мне Павла Чернова. Павел? Это Лена Самарина. Ты еще помнишь? Отец сказал, что ты здесь, такой сверхзанятый, почти секретный! А видеться с женщинами тебе разрешают?
«Женщина, — отмечаю я про себя. — Господи, я помню ее совсем цыпленком!»
— Что там еще? — спрашивает майор.
— По личному делу, Николай Семенович, — отвечаю я, прикрыв ладонью трубку. — Знакомая... по школе еще.
Не вовремя позвонила Ленка. Но Комолов смеется:
— Ну так что ж ты смущаешься, если по личному? Иди, ты свободен.
Все еще сыплет неутомимый дождь, и мы с Ленкой договариваемся встретиться в ресторане. Единственный ресторан Колодина находится как раз под нами, на втором этаже гостиницы.
В ресторане шумно. Компания геологов празднует окончание полевого сезона. Бородатые парни в ковбойках и штурмовках, рыцари тайги. Девчонки в грубых свитерах, счастливые, с сияющими влажными глазами.
Наверно, человек моей профессии выглядит рядом с этими парнями страшным анахронизмом. Нож из уборной, похищенные деньги, старые сапоги, оставляющие следы на полу... Жестокость, алчность, алкогольный психоз... Варварство, заглянувшее в наш век из далекого прошлого.
А кто-то ходит по тайге. Ищет всякий там ванадий. Спутники запускает. Строит батискафы.
— Венька, ты ешь третий бифштекс.
— Я недобрал за сезон сто одиннадцать бифштексов.
— Парни, Сиротка Люпус притащил сюда рюкзак с образцами!
Геологи... Из нашего выпуска трое ребят пошли в геологи. И еще наш класс дал горного инженера, микробиолога, физика... Я знаю, о моем выборе ребята говорят как о чудачестве, пожимая плечами и улыбаясь: «Чернов Пашка, лучший математик, медалист, пошел в милиционеры!» Ну, а кто же должен «идти в милиционеры», хотелось бы знать?