Кто такой Джок?
Шрифт:
Место, где меня нашли, или где я появился, что-то вроде купальни — источник, также как и всё у местных, преобразованный, но сохраняющий свою целостность. Как-то так. А вода холодная там всегда, потому что этим созданиям все равно в какой плескаться.
Выслушав мою историю, девушки предложили помощь: отправить меня туда, куда я выберу. Можно в мир, где родился, можно Тэка, Эйгл или к Пэм. Пэм…
Но я, как и все люди, захотел большего. Я хотел иметь координатор, что оказалось невозможным. Эти устройства персональные, настроены на определённого Странника, который получает его при регистрации, в этот же момент происходит настройка на этого Странника.
Чего таить, расстроился. В Тэка неохота, в Эйгл пойду — в Тэка всё станет известно. На так называемую родину не тянет. Тянет к Пэм…
Но кто знает, в какой момент меня опять выдернет ещё куда-нибудь, или появятся законники, которые сочтут нужным вернут на смертельные игры.
Короче, решать надо, а не бегать. Поэтому я попросил меня зарегистрировать, а не отправлять куда-то. Ну собственно, закончилось это ожидаемо — решить, что со мной делать могут только Смотрители, которых уже оповестили, а мне остаётся ждать кого-нибудь из них.
Ну я и решил остаться: гостеприимный мир и такие же обитатели, приятная природа, никакой охоты. Мне сказали, что могу оставаться, сколько нужно, только помогать, чтобы уж совсем не бездельничать.
Так мир Окран стал моим отпуском, отпуском от всего. Я был свободен во всех смыслах и отношениях. В Тэка были заняты, из-за глобального «проседания» в войне, что меня лично безмерно радовало.
По Пэм я не скучал, а теперь предвкушал, наслаждался ожиданием яркой встречи.
Из Эйгла прибыл Снок и передал всю информацию Нарихэ, теперь я, так сказать, в их юрисдикции. Он остался ненадолго, и мы пообщались. Снок говорил, что Смотрители не объявлялись, зато из Тэка тоже запросов на меня не поступало. Он передал мне маячок, на случай если попаду в закрытый мир. Снок получит сигнал и заберёт меня.
Браслет, который мне надели в Тэка исчез, поэтому преград для моего перемещения нет, хотя… Теперь мне кажется, что их и раньше не было, была моя уверенность, что браслет меня блокирует, а если бы не это…
Теперь я уверен в другом — нет ничего, что могло бы блокировать мою возможность перемещаться, меня.
Снок обещал предупредить, если обо мне вспомнят в Тэка, но теперь меня это не беспокоит: заставить поехать с ними не смогут, а принудительно забрать и подавно.
Ощущение свободы вновь овладело мной. Интересно, а новые ограничения, может они нужны не для того, чтобы ограничивать, а чтобы перестать быть ограничением для меня. И если появится новое, значит ли это, что оно появилось для того, чтобы я осознал, что могу его не замечать?
О! Эва даже не думала, что обстоятельства будут так к ней благосклонны! Она, конечно, знала, что попадёт домой и встретится с Джоком, но, чтобы так!
Вчера были результаты тотализатора, не всех ставок, но всё же. Общим решением стало, что Джок прошёл достаточный путь, чтобы стать Странником. Споры относительно дальнейшего его пути ещё не закрыты, но это не главное.
Главное — на регистрацию Джока, как Странника, отправляют Эву!
И она безмерно рада, что не нужно придумывать повод. А это значит только одно — её планы совпадают с будущим, для которого готовится Джок. Это восхитительно! Её ставка сыграет! И её судьба не в логове дракона рожать драконят.
— Так нужно собрать вещи… — Бормотала Эва себе под нос, не в силах сосредоточится от нахлынувших эмоций.
Огонь ласкал кожу мягкими волнами, одежда опала пеплом, как только она оказалась дома: потрясение оказалось слишком велико. Но нагота не смущает Эву, урождённую До, привыкшую к тому, что одежда тлеет и сгорает, порой, мгновенно.
Эва собрала сначала всё, что возьмёт с собой, затем информацию. Отправилась на родину — в мир Окран.
Учитель смеялся, очень долго, так долго, что ученик заволновался, но старался не показать этого.
— Учитель, что вас так развеселило? — Спросил хмурый ученик, когда учитель успокоился.
— Что смешного? — Учитель вскинул бровь и блестящими от веселья глазами посмотрел на ученика. — А то, друг мой, что эта рыжая даже не видит во что её заворачивает судьба. — Он издал ещё пару смешков. — Ты же знаешь, как определяется ученик к учителю?
Ученик вскинул брови, глаза расширились, а дыхание замерло от удивления и предвкушения. Несколько секунд учитель ждал, пока до ученика до конца дойдёт смысл услышанного, а потом наблюдал, как тот тоже рассмеялся, открыто и легко. Слышать его смех было приятно, и учитель прикрыл глаза, чтобы окунуться в прошлое, когда он ещё не был учителем, не был Смотрителем, не был даже Странником, да даже взрослым ещё не был.
Был ребенком, обычным ребенком, но слишком рано у него это отняли, как, впрочем, и у многих других Смотрителей.
Отец. Всегда суровый, холодный, никогда не ошибался и был кумиром сына, который пытался подражать, а вся семья умилялась. Высокопоставленный в родном мире.
Мать. Кроткая, мягкая, добрая, бесконечно нежная, а он, дурак, пыхтел и уворачивался от объятий.
Сестра. Сестра… Похожая на мать, но упрямая и амбициозная как отец.
В голову прорезался день… Один день, который хочется забыть. День, когда учитель начал становится тем, кто он есть. День, когда милая девочка не выдержала пыток, а её брат…
Падаю так, что ушиб колено и локоть. Эти придурки не заботятся обо мне, потому что единственное, что они не могут — убить. Ведь мой отец министр по внешним делам мира. А остальное никто не запретит. Раскалённый канэит, оплетённый магией Предела, касается меня. Боль пронзает не только в месте касания, но волнами растекается по телу заставляя хрипеть.
Руки учителя — ребенка, тело лёгкое.
Они хотят узнать что-то об отце.
Яд, оружие и сложное, опасное даже для исполнителя заклинание который мало кто способен осуществить правильно. Перед таким сочетанием невозможно устоять. Оно развязывает языки всем без исключения, потому что для Смерти не существует лжи. Смерть — есть истина.
И именно её ты ощущаешь, когда на тебе испытывают данную комбинацию, заставляющую не тело, но твое сознание страдать, ощущая вечность, словно этому нет конца. Надеясь, что это смерть, а как известно, мертвые боли не чувствуют. Но процесс не предназначен для убийства… к сожалению.
Вот и я, маленький мальчик, не могу терпеть. Я не должен плакать, но слезы льются. Я не должен молить предателей о пощаде, но слова сами срываются стоном. Я не должен мечтать о смерти, но жду её, как спасения. Я не должен… не должен проговориться, тайна отца должна быть скрыта. Я не предам. Поэтому с губ срываются крики, стоны, мольба — что угодно, кроме того, чего они ждут.