Кто-то другой
Шрифт:
ТЬЕРИ БЛЕН
Никогда ему не было так страшно, как в то утро. Едва проснувшись, ему пришлось сражаться с приступами паники, пытаясь в собственных глазах сойти за бывалого парня, который принимает свои мечты за реальность, а свои желания — за руководство к действию. По дороге в клинику ему почти удалось себя в этом убедить. Приступ повторился, когда медсестра велела ему надеть эту чудную белую ночную рубашку, которая застегивается сзади, как смирительная. Ровно в восемь он вошел в приемную клиники, где через каждое слово его называли Вермереном. Потом его провели в комнату, где он, волнуясь, отвечал на вопросы женщины в белом, которая дала ему выпить какой-то порошок, чтобы он расслабился. У психиатров есть целый список больных, раздвоенных сознаний, они называют их сложными именами, и у данного случая тоже наверняка есть какое-то название. Если бы он только знал это волшебное слово, может быть, он попытался бы вылечиться, достаточно просто перейти из одного отделения клиники в другое. Родье дал ему последнюю возможность остановиться, почему бы Жюсту не поступить так же? Тот вошел, расщедрился на пару ничего не значащих приветствий и в тишине начертил несколько линий на лице пациента. Успокоительное начинало действовать, и даже если бы захотел, Блен не мог уже отказаться от своих слов. Плечи неожиданно осунулись, его била мелкая дрожь. По губам расползлась довольная улыбка, когда появились носилки. В палате он последний раз встретился взглядом с Жюстом, но это было уже не важно, словно сознание Блена медленно покидало его тело, чтобы соединиться с телом Вермерена. Анестезист ввел ему в вену беловатую жижу, от которой руке стало жарко, и попросил считать до пяти. Это было последнее лицо, которое видел Блен, перед тем как навсегда потерять свое.
Он не придумал эту боль, она была здесь, но он не мучился, ей хватало самой себя, боль не стала его будить. Он чувствовал все свое тело — свои вены, свою кровь, свое медленно бьющееся сердце, свои мускулы и свою дремлющую пока силу.
Ему сделали влажный компресс на губы, по движениям он догадался, что это женщина. Он следил за ее перемещениями по комнате благодаря мелким деталям — по-звякиванию стакана, скрипу подошв по паркету, покашливанию. Ему любой ценой хотелось открыть глаза, но веки будто слепились — ужасное ощущение. Если бы у него еще оставались силы, он бы запаниковал, но бинты, стягивающие челюсть, мешали ему кричать. Его успокоила новая доза болеутоляющего.
Если бы он не смог говорить до конца жизни, он бы не очень расстроился. На слова ему наплевать. В конце концов, он стал глазом, это стало его профессией, а в этой профессии чем меньше говоришь, тем лучше. Следить, подстерегать, предполагать, заставать врасплох. А дальше — фотографии, которые можно показывать молча, потому что они не нуждаются в комментариях, отчет, составленный сухо, четко, по-деловому. Никакой необходимости разговаривать. Гарантированное соблюдение тайны.
Уже вечером он услышал другие шаги, более уверенную поступь.
— Это я, — сообщил Жюст. — Не пытайтесь разговаривать, я зашел посмотреть, все ли в порядке, как вы выглядите. Не волнуйтесь, что веки склеены, это совершенно нормально.
Тьери почувствовал, как доктор пальцами открывает ему глаза. От тусклого луча света все снова заболело. Успокоенный Жюст вернул бинты на место.
— Все в порядке. Я вернусь завтра в восемь утра. Спокойной ночи.
Перед уходом Жюст спросил медсестру, она ли дежурит ночью.
— Нет, на ночь меня сменит Инес.
Тьери почему-то успокоился, что разбудит его некая Инее, и крепко уснул.
Ночью ему снилось много всего, но наутро не осталось ни образа, только воспоминание изнеможения, прерываемое глотками воды и всплесками волнения, прерванными снотворным. Из соседней комнаты до него доносился далекий звук радио, музыкальный ореол, который придавал его внутреннему путешествию вид поиска сокровищ. Не уверенный, что нашел их, он рыл и рыл — свидетельством тому усталость в членах.
Жюст резким движением снял сразу все бинты, убедившись сначала, что скальпель его не подвел. Блену удалось приоткрыть глаза. Обстановка комнаты возвращалась к нему впечатлениями, взгляд остановился на красной бутылочке.
— Я поставил вам сливную трубку в область лба, чтобы отвести кровь. Больше не течет.
На лбу он ничего не чувствовал, только какую-то неудобную повязку, но решил, что это бинты.
— Можете сказать что-нибудь, если хотите. Он отрицательно покачал головой.
— Полагаю, вы хотите посмотреть на себя? Могу дать вам зеркало, но вы не увидите ничего, кроме ран. Все прошло отлично, но, боюсь, придется еще немного потерпеть. Так дать вам зеркало?
Он снова покачал головой. Он не очень торопился увидеть свое новое лицо. Рождение Вермерена еще не было закончено, он боялся, что Блен испугается. Пока его превращали обратно в мумию, он пытался прочесть что-нибудь во взгляде Инес. Может, из лохмотьев кожи, швов, скоб и кровоподтеков на нее смотрело незаконченное лицо Вермерена.
Последние дни перед операцией прошли как во сне, городские шумы и соседи постепенно исчезали. На самом деле Тьери словно смотрел на себя со стороны, словно Вермерен уже шел рядом с ним, готовый принять вахту. Существование Поля Вермерена уже неделю как было подтверждено документально — паспорт, свидетельство о рождении. Под предлогом профессиональной необходимости Тьери вытянул из Родье по случаю расследования ценные сведения о фальшивых документах и о том, как их раздобыть. Родье упомянул несколько имен и места, где обычно работают специалисты, известные своей надежностью. Самые изысканные из них делали фальшивые паспорта на основе настоящих, украденных в префектурах. Истратив порядочную сумму, можно было получить весь набор документов, неотличимых от настоящих, потому что они и были настоящими. Тьери Блен за ценой не постоял. Первым делом он открыл счет в банке на имя Поля Вермерена и положил на него 150 000 франков — утаенные от налоговой деньги за дом в Жювизи. В своем старом банке он опустошил счет на две трети — забирая наличными каждую неделю в течение года, получилось 400 000 франков. Часть этих денег ушла на оплату услуг Жюста, фальшивых документов, на съем новой квартиры и помещения для будущего агентства. Из боязни вызвать подозрения он не мог продать ничего из принадлежащего Блену, даже рисунки и литографии, пылящиеся в глубине мастерской с незапамятных времен. Он мог бы выручить за них неплохие деньги у какого-нибудь антиквара, специализирующегося на подобных вещах и не слишком интересующегося их происхождением, но грозная Брижит, его бухгалтер, скоро заметила бы их исчезновение. С тех пор как она работала на нового управляющего мастерской, она постоянно пыталась встретиться с Тьери под предлогом всяких вопросов с налогами. Ей его недоставало, но не хватало смелости в этом признаться.
— Скажите, Мадемуазель, этот молодой человек вас не слишком загружает?
— Он хорошо работает, вникает во все, что я ему говорю, ведет ежедневный учет, в общем, бесценный клиент. Только смертельно скучный.
— Потерпите еще пару месяцев, я вернусь.
Ему всегда нравилась ее кукольная пухлость. Она знала его слабость и пыталась на ней сыграть, еще и еще. Длинные косички, высокие скулы, подчеркнутые пер-сиково-розовыми румянами, атласные платья. Он и не подозревал о причинах этой встречи — узнав, что Надин от него ушла, Брижит решила испытать на нем свое очарование. А он подписал протянутые бумаги, даже не взглянув на нее.
В то утро, когда он ложился в клинику, он вышел из квартиры на Конвансьон, оставив в ящике стола несколько ценных безделушек, еще теплый кофе на кухне, открытую книгу на журнальном столике, приоткрытое окно. Ничто не должно указывать на побег.
Все остальное развивалось по сценарию, который он без устали переписывал, доведя его наконец до совершенства. Вот консьержка, обеспокоенная тем, что никто не вынимает почту, звонит Надин. Надин открывает дверь ключом, который Тьери ей оставил. Потом она бежит в комиссариат объявить его в розыск. Она заполняет анкету, описывает его внешность, как можно точнее, не забудьте особые приметы, шрам в паху, справа, в форме буквы V (ее он занимал и отталкивал одновременно), оставляет им недавнюю фотографию, наверняка ту большую, черно-белую, которую она сделала для своей серии портретов. Ее заявление попадает в Службу розыска, они обзванивают больницы, судебно-медицинский институт, врача и дантиста пропавшего, осматривают его квартиру, опрашивают друзей, возможно, клиентов «Синей рамы». Вермерен знал цифры — из трех тысяч пропавших в Париже за год пять процентов случаев так и остаются нераскрытыми. У него на руках все козыри, чтобы стать одним из этих ста пятидесяти и попасть в категорию ПБВ — пропавших без вести — до скончания веков.
Поль Вермерен мог бы выписаться через двадцать четыре часа после операции, но он предпочел провести еще одну ночь в клинике, боясь оказаться наедине с собой и не зная, кто он на самом деле. Жюст, довольный тем, что увидел на лице пациента, предложил ему встретиться в любой день, начиная с завтрашнего — «ДЗ», как он это называл, — чтобы снять швы с верхних век, второе — «Д7» — для нижних век. А потом только «Д15» — вынуть скобы изо рта, с подбородка и со скул. К бинтам, полностью скрывающим лицо, Жюст рекомендовал добавить капюшон-компресс, чтобы не повредить лоб. Похожий на персонажа фантастических фильмов, он вышел в приемную и попросил заказать такси.