Шрифт:
1. Они светятся, словно живые
Мужчина, что стоял около картины, поморщился, повел носом, словно хотел почувствовать запах цветов, а потом нагнулся и стал пристально рассматривать мазки.
– Что это? – наверное сам себя спросил, поскольку в зале никого не было.
Это была благотворительная акция, Настя уже не первый раз выставляла картины. Ей не нравились эти люди, они словно капризные дети, все им не нравилось, но строили из себя знатоков: Куинджи, Гоген, Веласкес, Крамской, Саврасов, Шагал. Хотя сама девушка в них тоже мало что понимала, но умела рисовать душой, да, именно так и говорила ее старшая сестра, что как раз и закончила художественную академию.
– Ляписто, просто, наивно, даже вульгарно.
Похоже, мужчина решил унизить картину словами, он выпрямился, сделал глоток из фужера, что крутил в руке. Еще рано, но пройдет полчаса, и в зал войдут люди и начнутся торги. Настя не любила продавать картины, но на этом настаивала Вера, ее сестра. Она отобрала несколько полотен и выставила их на продажу в самом конце аукциона, знала, что купят, вроде и радовалась, но грусть от расставания оставалась в душе.
– Отвратительно! – мужчина произнес громко, чтобы услышал его друг, который подошел к нему и стал внимательно рассматривать полотно. – Чего только не пытаются подсунуть.
Критики бывают разные, одни как сомелье, что пробуют вино, смотрят на цвет, чувствуют запах виноградника и трав, а после маленький глоток – и букет лета раскрывается. А есть те, что смотрят на цену и просто считают, что «Heidsieck & Co. Моnopole Champagne» не может быть плохим шампанским.
– Это не ваше? – обратился мужчина к девушке, что пристально смотрела на него.
Настя не ответила, уже в душе кипела, в этот момент ее мысли блокировались, их словно сажали на цепь. Мужчина хмыкнул, а после ойкнул, хрюкнул, зашипел и, схватившись за бок, запищал, словно его укололи. Самодовольное выражение сменилось на гримасу боли.
– Настя, идем.
В зал вошла девушка, на эти церемонии она всегда надевала деловой костюм, тогда становилась такой же сухой, как и те люди, что платили деньги за картину. Она увидела, как сестра пристально смотрит на мужчину, а тот, чуть ли не падая, шел к кушетке.
Не произнося ни слова, Вера встала перед девушкой, ее тело дернулось, словно толкнули.
– Настя, – прошептала она и дотронулась до плеч сестры, девушка тут же заморгала, словно проснулась.
– Извини, я не хотела.
– Все хорошо…
– Я думала, что смогу, но не удержалась.
– Не переживай, он жив и здоров, идем.
– Но я…
– Милая, знай только одно, твои картины самые живые, которые я когда-либо видела. Кстати, на них уже положили глаз, – она повернула голову в сторону мужчины, который, корчась на кушетке, старался отдышаться. – Не этот, я тебя с ним познакомлю. Идем.
Вера знала тайну сестры. Она не могла себя контролировать, лучше бы кричала, злилась, но всю обиду копила в себе и в один момент, словно зеркало, что отражает солнечный свет, отбрасывала гнев на обидчика. Кому-то везло, он мог испытать лишь головную боль, но были и те, кто падал без чувств, и тело начиналось извиваться.
– Идем, ну его, забудь, – обняла Настю и потянула в сторону двери, за которой гудели голоса собравшихся.
Настя никогда не рисовала, это Вера была художницей, читала книги, а после брала бумагу и пробовала изобразить своих героев. Поступила в художественную школу, что на Рижской, бабушка почти каждый день водила на занятия. А после развода родителей, по совету своей тетки, перешла в школу имени Митинского, а затем поступила в колледж искусств.
– Ты это чего? – поинтересовалась Вера у сестры, а та пожала плечами и пританцовывая убежала на кухню. – Влюбилась?
– Вот еще.
Настя была младше сестры на восемь лет, Вера забирала ее из садика, читала сказки, била мальчишек, если те вздумали обидеть сестру, а после школы сидела с ней за домашними заданиями. И вот она влюбилась. «Точно влюбилась, – подумала Вера и прислушалась, как Настя запела. – Ну все, началось». Помнила себя, сперва кружилась, прыгала и не могла спать ночами, а затем начался период разочарования. Плакала целыми днями, злилась, ругалась с мамой, то же самое произойдет и с сестрой, но чуть позже, а пока, отложив в сторону кисти, она пошла на кухню.
Финансовые проблемы заставляли экономить на красках, холсте, мелках и карандашах. Но как-то Вера пришла домой и буквально вскипела от злости, Настя сидела за ее мольбертом и, достав новенькие тюбики с краской Menory professional, малевала какой-то розовый цветок.
– Я тебя уничтожу! – закричала она и что есть мочи шлепнула сестру по затылку.
– Тебе жалко? – сжавшись, Настя ожидала наказания, знала, как может злиться сестра. – Жалко, да?
– У меня последние, диплом надо закончить, выставка, а ты тут калякаешь. Я тебя прибью!.
А после этого сестра замкнулась, Вера извинилась, пробовала с ней поговорить, она не то чтобы дулась, а просто молчала. Глаза стали грустными, будто заболела.
– Держи, это тебе.
– Что это? – была суббота и девушка еще лежала в постели.
– Открой и посмотри. Ну же, давай, а то заберу обратно.
– А что там? – девушка села, глаза засверкали. Она открыла коробку, что протянула сестра, замерла, а после, визжа от радости, обняла ее. – Это мне? Спасибочки.
– Santi studio, они английские. Ах, для сестренки ничего не жалко. Рисуй, еще дам холст, но больше не проси и мое не трожь!
– Спасибо, ты настоящая сеструха.
Вера думала, что на этом все закончится, но Настя нарисовала свой цветок, что в прошлый раз не дорисовала, а когда сестра была в школе, долго сидела и смотрела на полотно. Вроде так наивно, но сколько души вложено в мазки. Не дождавшись, пока картина высохнет, отнесла в колледж. Низенькая женщина Ирина Степановна посмотрела на картину, зачмокала языком, так делала всегда, как только начинала волноваться.
– Не разу ни рисовала? – поинтересовалась женщина.