Кто убил доктора секса? (Стриптизерка)

— Это ужасно трудно объяснить, Рик! — Она нервно засмеялась. — Кажется, именно сегодня меня больше всего пугает моя сексуальная жизнь. Точнее, те грехи и страшные тайны, которые она в себе содержит! Они все вернулись и обрушились на меня. Да-да, то грехи, в которых я уже покаялась и думала, что расплатилась за них сполна!

Она стояла у окна, рассеянно теребя золотистую пряжку длинного, сильно декольтированного платья, плотно облегающего ее стройную фигуру. Высокая и тоненькая,

как мальчишка. Не верилось, что столь воздушное создание имеет вообще какую-либо сексуальную жизнь, не говоря ужо о грехах к страшных тайнах! Однако я понимал, что если она не очень притягательна для меня, то наверняка желанна для многих других.

— Какие грехи? — спросил я непроизвольно.

Она пригладила свои черные, как ночь, волосы, которые и так ниспадали ровненько, волосок к волоску, и грациозно повернула голову на изящной длинной шее.

— Видишь ли… Он — врач. Не из тех, что просто вешают табличку на двери и ставят диванчик в гостиной, называя себя врачом. У него действительно был диплом.

— Короче, это твой друг?

— И один из лучших! Если бы не он… — Она закусила губу. — Мне ничто бы не помогло. Ну да ладно. Дело прошлое — что было, то было. Понимаешь меня, Рик?

— У меня богатое воображение, — заверил я. — Значит, ты рассказала ему все? И что дальше?

Она беспомощно пожала плечами.

— Он мертв!

— Потрясающе! А главное — лаконично.

— Это был несчастный случай. И, пожалуйста, не смейся. Мне не хватало только юмора Рика Хольмана. Я не за это плачу деньги!

— Когда и где? — спросил я.

— Две недели назад. — Она скривила губы в усмешке. — Он был один из тех типов, которым необходимо убеждаться хотя бы раз в неделю в своем мужестве, выезжая куда-нибудь в лес и убивая там беззащитных животных.

— Не будем дискутировать на вечные темы, — перебил я. — Как это случилось?

— Одному из охотников показалось, что в траве ползет какой-то зверь. — Она вздохнула. — Охотник выстрелил… Но это оказался не зверь, а бедный доктор Секс.

У меня глаза полезли на лоб.

— Доктор Секс?

— Так его все звали. Его настоящее имя Рейнер. Доктор Херман Рейнер. Между прочим, он родился в Вене.

— Они все так говорят, — заметил я.

— У него было много клиентов, — сердито проговорила она и добавила уже спокойней: — Много, не значит — весь мир.

Это сразу сужало круг подозреваемых.

— Но «звездочки» к ному залетали? — предположил я.

— Особенно в этом году, — кивнула Барбара, имея в виду прежде всего себя.

— Каким же образом произошло нарушение профессиональной этики? Когда ты это обнаружила?

— Сегодня утром. В почтовом ящике.

Ока подошла к магнитофону, негодующе указала на него пальцем, словно на врага, и нажала кнопку.

— Здесь! Слушай.

Сначала было тихое шипение, а потом раздался громкий мужской голос.

— Не стоит так волноваться, мисс Дюн, из-за того, что случилось, — говорил мужчина. — Многие через это проходят. Вы не первая лесбиянка, которую я встречаю у себя в кабинете.

— Но я не могу избавиться от смущения, доктор, — послышался голос Барбары Дюн. — Хм. Я. конечно, имела в виду другое смущение… Поймите меня… Так неловко рассказывать это все мужчине…

— Вы не должны думать обо мне как о мужчине. Я только доктор, ваш врач, остальное пусть вас не беспокоит. Ну, как же это случилось? Сколько вам было тогда лет?

— Двадцать. — Голосок Барбары слегка дрожал. — Мы с друзьями поехали летом в Коннектикут. С нами была девушка. Блондинка, на два года моложе меня. С потрясающей фигурой. Очень сексуальная. Невысокая, но с пышной грудью и полными бедрами. Должно быть, эта противоположность с моими данными меня так возбудила. Я влюбилась в нее с первой минуты. Мы жили в одной комнате. И однажды ночью…

Сердитый пальчик нажал на кнопку магнитофона.

— Думаю, достаточно, — произнесла Барбара напряженно. — Там есть продолжение, но тебе ни к чему все это слушать, если я не ошибаюсь.

— Совершенно верно, — признался я честно.

— Я и не подозревала, что этот чертов доктор Секс записывает все наши беседы. — Ее глаза гневно блеснули. — Как бы там ни было, уже слишком поздно.

— Значит, после его смерти кто-то завладел кассетами с целью шантажа, — уточнил я. — Сколько просят?

— Не знаю.

— Что? — удивился я. — Может, ты не до конца прослушала пленку? Там должна быть названа сумма…

— Ничего…

— А записка?

— Никакой записки. — Она мотнула головой. — Просто кассета с моим именем и адресом.

— Значит, ты не имеешь понятия, зачем ее вообще прислали — пока, — сказал я. — А эти проходимцы, наверное, разбираются немного в психологии, решив тебя помучить. Потирают руки и ждут, когда ты пойдешь в полицию…

— С ума сошел! — воскликнула Барбара. — И ты можешь представить меня сидящей в полицейском участке и слушающей вместе с толстым сержантом эти истории?

— Хорошо, — безрадостно отступил я. — Обойдемся без полиции, если ты так решила. Что еще? Согласна договориться с шантажистами?

— Не будь идиотом, Хольман. Ты же знаешь, что они никогда не отцепятся. Высосут из меня все до последнего доллара. Они не дают гарантий.

— Не дают, — поддакнул я.

— Я позвонила тебе, потому что ты знаешь Голливуд как свои пять пальцев. Только ты можешь мне помочь. Сделай так, чтобы никто ко мне не цеплялся. Никогда!

— Это легче сказать, чем сделать, — вздохнул я. — Поймать, отобрать, убить. Так?

— Не обязательно убивать. Есть, наверное, дюжина способов заставить подонков замолчать навеки.