Шрифт:
Андре ПИКО и Морис РОЛАН
КТО УБИЛ ПРЕКРАСНУЮ УРСУЛУ?
Глава 1
Перед тем как зайти в свой кабинет, Курт Фишер задержался в вестибюле у зеркала, сделал легкую гримасу, отметив про себя, что за последние месяцы морщины на его лице и особенно в уголках глаз стали более выраженными. Шестьдесят лет! В день своего рождения у него уже появилось это неприятное чувство: что-то вроде грусти, смешанной со смирением. Единственный враг, который рано или поздно победит его, это время. И оно уже сообщало о своем приближении. У Фишера было крепкое
Он сделал раздраженный жест и решил не думать больше о том, что ждет его в будущем. Войдя в свой кабинет, он вспомнил об Урсуле.
Он никогда не строил иллюзий по поводу настоящих чувств своей любовницы. Урсула Моос видела в нем только всемогущего магната, который держал в руках весь город и имя которого произносили с уважением, понизив голос. Фишер владелец электронной промышленности, банков, больших магазинов. К нему относились как к языческому богу, гнева которого страшатся тем больше, чем меньше надеются на милость.
Однако Урсула им восхищалась и восхищается до сих пор. Иначе разве отдавалась бы она ему с таким неистовством? Их связь началась когда-то как настоящий любовный роман, и Фишер этим гордился и считал естественным.
"Пусть мне на двадцать лет больше, чем ей, - думал он, - но я люблю жизнь, а это равноценно второй молодости."
Урсула как-то невзначай и без иронии тоже сказала об этом:
– У тебя есть все, но ты полон желаний. Ты думаешь о завтрашнем дне, строишь планы, наслаждаешься жизнью. Ты молод!
Он понял это по-своему:
"Ты совершенно не похож на моего мужа. С тобой я забываюсь, сбрасываю оковы."
Выйдя очень рано замуж за Андреа Мооса, ничем не примечательную личность, Урсула почти в течение двадцати лет вела безликое существование, в котором однообразные дни были заполнены бесконечными "если бы..." и "но". "Если бы у нас было больше денег. Если бы у меня была поддержка". "Но ты сам ни на что не решаешься, Андреа. Ты всего боишься. Боишься жить, рисковать. Ты похож на свой маленький завод, производящий рессоры, шарниры, иголки. Ты не видишь дальше своего носа, в тебе нет индивидуальности".
– Андреа мне ни разу не изменил, - говорила Урсула.
– У него для этого не хватает характера. Нет, не думай, я не цинична. Но я до сих пор надеюсь, что он хоть когда-нибудь взорвется, хоть одной фразой, одним жестом проявит свою ревность. Когда я устраиваю ему сцену, то извиняется он. У меня нет к нему ни ненависти, ни презрения, но мне его жаль. Наверное, такое чувство испытывают к ребенку.
Фишер заинтересовался Андреа Моосом, чтобы заранее избавиться от угрызений совести. Моос не был полностью лишен честолюбия, если не смог осуществить свои мечты, то только в силу сложившихся обстоятельств. С деньгами он пошел бы далеко.
Фишер все проанализировал. Урсуле нужны были деньги на туалеты, на содержание дома, на соответствующий образ жизни. Эту роскошь ей мог и должен был дать только Андреа. И Фишер решил сделать его своим компаньоном.
– Успокойся, - сказал он Урсуле.
– Моос никогда не заподозрит правды, а отнесет мою благосклонность за счет своей профессиональной добросовестности.
Теперь же Фишер стал сомневаться, не слишком ли далеко простирались его щедроты. Урсула начинала уклоняться от визитов на маленькую виллу, которую он обустроил для их свиданий на берегу озера. В последний раз она позвонила ему, чтобы отменить назначенную встречу. Мигрень.., классическое извинение. Фишер чувствовал себя не в своей тарелке целый день. В отсутствии Урсулы он неожиданно ощутил вокруг себя странную пустоту.
– Неужели она все еще так много значит для меня?
Он не хотел привязываться к ней слишком сильно. Урсула должна была быть приятным развлечением, не больше. Таким, как его страсть к критским древностям. Фишер, как и многие другие промышленники его величины, обладал впечатляющей коллекцией картин. Он коллекционировал импрессионистов и кубистов, чтобы поддерживать свое положение в обществе. Но живопись оставляла его равнодушным. Другое дело - античные статуэтки. Урсуле он отводил такое же место, как и им.
Фишер, не торопясь, сел за письменный стол, нажал одну из кнопок диктофона. Начинался новый рабочий день, похожий на все остальные. В течение последующих часов он думал только о цифрах. Но цифры снова вернули его мыслями к Урсуле.
Андреа Моос хитрил. Он просил у Левенбанка ссуду, значительно превышавшую ту, о которой шла речь несколько дней назад. Банк запрашивал принципиального согласия у Фишера.
– Передайте, - сказал он секретарше, - что я пока воздерживаюсь от ответа и сообщу о своем решении через двадцать четыре часа.
Фишер попросил связать его с квартирой Мооса. Он хотел поговорить с Урсулой. Возможно, она сошлется на новую мигрень...
– Я буду ждать тебя после обеда. Ты должна прийти. Это серьезно.
***
По некоторым, почти незаметным признакам он нашел, что она изменилась. Ее светлые волосы казались блеклыми, а выражение лица немного натянутым. Этот звонок не только удивил ее, но и испугал.
– Почему ты не пришла позавчера?
– Очень устала. Я же говорила тебе, что Анни причиняет мне много беспокойства.
Он не любил, когда Урсула начинала говорить о дочери. Эта тема была ему неприятна, вызывала в нем чувство унижения, напоминая о том, что у него не было своих детей: малодушие, в котором он не был виновен, но которое принижало его в собственных глазах. Последний Фишер: никого, кому оставить свое имя, силу и даже, может быть, любовь. Племянники, племянницы, разве это что-нибудь значило? Он видел Анни Моос один раз. Худенькая, элегантная девушка с открытой непосредственной улыбкой. Шестнадцать лет... Свежий бутончик. То, чего ему всегда недоставало и чего судьба никогда не даст.