Кто убийца?

Грин Анна Кэтрин

При мысли о последствиях, которые могли наступить, если бы меня застали в этой комнате, я поскорее бросил письмо в камин и поспешил к двери, но впопыхах уронил ключ, который упал под стул. Шаги все приближались, я едва успел выбежать в коридор. Только я добрался до своей комнаты, как на лестнице появилась Элеонора, поддерживаемая двумя горничными. Она направилась прямо в комнату Мэри. Это сразу успокоило меня: она, без сомнения, должна найти ключ и, уж конечно, сумеет его спрятать.

Я всегда думал, что ей удалось это сделать, поскольку после ничего не слышал ни о ключе, ни о письме. Этим объясняется и то, почему я не особенно опасался за Элеонору, несмотря на угрожавшую ей опасность. Я думал, что все подозрения полиции основаны

только на ее странном поведении во время следствия и, возможно, еще на том, что в комнате убитого был найден ее платок. Я и не подозревал, что в руках полиции были более существенные доказательства ее участия в этом деле, да, впрочем, если бы и знал, то вряд ли стал бы действовать иначе. Я думал только о Мэри, а ей, по моему мнению, ничто еще не угрожало, так как никто не высказывал ни малейшего подозрения в ее адрес. Если бы мистер Грайс или мистер Рэймонд, на которого я смотрел как на своего злейшего врага, хоть единым словом дали мне понять о приближающейся опасности, то, конечно, я был бы настороже. Но они в этом отношении оказались хитрее меня, и я преспокойно жил день за днем, совершенно не опасаясь за участь любимой девушки.

Что касается меня, то дела мои были плохи. Мысль о Джен не покидала меня; я знал, что полиция ее разыскивает, и потому постоянно находился в страхе. К этому добавилось еще то обстоятельство, что, вместо того чтобы овладеть сердцем Мэри, я еще более оттолкнул ее от себя. Она относилась ко мне холоднее, чем всегда, и даже сторонилась меня с видимой гадливостью. Кроме того, — и это я всецело приписывал влиянию мистера Рэймонда — она все время старалась бороться с теми своими недостатками, на которые я как раз и рассчитывал.

Наконец, настало время, когда я уже не мог больше справляться со страхом, терзавшим меня. Однажды вечером, спускаясь вместе с мистером Рэймондом по лестнице, я вдруг увидел в гостиной у Мэри какого-то господина, который смотрел на нее такими глазами, что кровь закипела во мне, особенно когда я услышал, как он сказал: „Но ты моя жена, и ты сама это знаешь! А теперь можешь говорить и делать что угодно“.

Это было для меня неожиданным ударом, который разбил мою жизнь. После того, что я для нее сделал, слышать, как другой называет ее своей женой, — это было выше моих сил. Во мне вспыхнула безграничная ненависть. Я спросил мистера Рэймонда, кто этот господин, и когда узнал, что это — как, впрочем, я и раньше догадывался, — не кто иной, как Клеверинг, то, забыв всякую осторожность, благоразумие, в порыве безумной ярости указал на него как на убийцу старика Левенворта.

В следующую же минуту я отдал бы полмира, чтобы вернуть назад свои слова, поскольку этим навлек подозрение на себя. К тому же у меня не было никаких доказательств справедливости моего обвинения. Но сделанного не воротишь, и потому после бессонной ночи я решил, что лучше всего объяснить все это моим суеверием и пылкой фантазией. Благодаря этому я отвел от себя подозрения, и мне даже показалось, что в душе мистера Рэймонда окрепло то чувство недоверия и подозрения, которое он почему-то и раньше питал к Клеверингу.

Между тем ненависть моя к этому человеку еще более возросла, и я задал себе вопрос, нельзя ли все тяжкие подозрения по этому делу перенести на него. Особенно окрепла во мне эта мысль, когда я нечаянно подслушал разговор прислуги о том, что Клеверинг накануне убийства приходил к нам в дом, но как он вышел оттуда, никто не видел.

Однако на моей дороге стояла еще Джен. Пока она была жива, я каждую минуту должен был опасаться за свою свободу, а может быть, и за жизнь. Я решил одним ударом навсегда устранить ее с моего пути и в то же время удовлетворить свое чувство ненависти к Клеверингу. Но каким образом это сделать? Как я мог выполнить свой план, не отлучаясь надолго из дому и не возбудив ни в ком подозрений? Сначала эта задача казалась мне неразрешимой, но когда я тщательно все обдумал,

то пришел к убеждению, что единственный выход, который мне оставался, — это устроить дело так, чтобы Джен сама покончила с собой. Не успело во мне созреть это решение, как я поспешил привести его в исполнение. Я очень хорошо сознавал угрожавшую мне опасность и решил принять все меры предосторожности. Я заперся в своей комнате и написал ей письмо печатными буквами, поскольку иначе она не могла бы разобрать послания. Рассчитывая на ее невежество, суеверие и легкомыслие, я сообщал, что каждую ночь я вижу приятные сны, в которых она играет главную роль, и что мне очень хочется, чтобы такие же сны видела и она. Поэтому посылаю ей одно волшебное средство в виде порошка, которое она должна принять, чтобы погрузиться в мир сладостных видений. Она должна была сжечь мое письмо, потом принять порошок и лечь в постель, подложив под подушку прилагаемый небольшой конверт. В этом конверте и находилось ложное признание, которое должно было бросить тень на Клеверинга.

Для меня пришло время ужасных душевных мук, хоть я и послал письмо без подписи. Малейшее отступление от моих наставлений со стороны Джен могло погубить все дело. О результате этой хитро задуманной комбинации я мог узнать только из газет, но, даже когда несколько дней спустя я прочел в газете небольшую заметку, в которой сообщалось о смерти девушки, я все же не испытал ни малейшего облегчения.

Что будет дальше, об этом знают только мрачные стены тюрьмы, в которой я сижу. Это мои последние слова, силы мои подходят к концу».

Глава XXXIX

Последствия ужасного преступления

– Элеонора! — воскликнул я, вбегая без церемоний в ее комнату. — Готовы ли вы выслушать добрую весть? Весть, благодаря которой румянец снова вернется на ваши бледные щеки и снова заблестят ваши милые глаза и которая озарит всю вашу жизнь радостным светом?

– Я не знаю, в чем дело, — прошептала она. — Боюсь, как бы то, что кажется вам хорошей вестью, не показалось мне очень дурной.

Но, когда я рассказал ей, как все происходило в действительности, когда я представил ей все доказательства того, что Харвелл совершил это ужасное преступление, а Мэри к нему совершенно не причастна, первые слова ее были:

– Отведите меня к ней, ради бога, отведите. Я не успокоюсь, пока на коленях не выпрошу у нее прощения. И как только я могла так оскорбить ее своим подозрением!

Я счел своим долгом исполнить ее желание, велел подать экипаж и повез к кузине.

– Мэри, наверно, оттолкнет меня, — рыдая, повторяла она по дороге, — она не захочет видеть меня и будет права, ведь подобной несправедливости никто на ее месте не простил бы. Но, бог свидетель, я была твердо уверена, что у меня достаточно оснований для подозрений, и если бы вы знали…

– Я знаю, — перебил я ее. — Мэри сама признает, что все улики были против нее и что у всех было право ее подозревать.

– Она говорила это?

– Да.

– Сегодня?

– Да.

– В таком случае она должна была очень измениться за последнее время.

Несколько минут спустя экипаж остановился, и я вошел с Элеонорой в тот дом, где недавно разыгралась мрачная трагедия. Глаза моей прелестной спутницы сияли, румянец играл на щеках, она вся была преисполнена светлой, радужной надеждой.

Томас открыл дверь и радостно приветствовал свою госпожу словами:

– Мисс Левенворт находится в гостиной.

Поскольку я заметил, что Элеонора от волнения едва стоит на ногах, то предложил подождать немного, пока она успокоится.

– Я должна идти скорее, я не могу ждать, — ответила девушка и быстрым шагом направилась по коридору к дверям гостиной; вдруг дверь открылась, и на пороге показалась Мэри.

В возгласах приветствия, которыми обменялись кузины, было сказано все. Элеонора хотела броситься к ногам сестры, но та в смущении поспешила удержать ее от этого.