Кто все расскажет
Шрифт:
Чайник сердито шипит на плите, над голубым пауком огня. Из носика валит пар и клубится вокруг уголков белого конверта. Бумага темнеет от сырости. Наконец наклеенный клапан отходит, и я двумя пальцами достаю письмо.
По телевизору показывают, как Пако склоняется над операционным столом, проводит скальпелем по неподвижному телу (пациента сыграл Стивен Бойд, ассистента — Хоуп Лэнг, анестезиолога — Сьюзи Паркер) и, задержав свой взгляд на дежурной сиделке (Натали Вуд), восклицает:
— В жизни не видел ничего хуже! Надо срочно извлечь этот мозг!
На следующем канале
Из переулка за дверью доносится мужской голос:
— Тук-тук.
Окно затуманено паром. В кухне жарко и влажно, точно в сауне в апартаментах отеля «Сады Аллаха». Мой взмокший лоб облеплен гладкими волосами. «Словно корова языком облизала», — как выразилась бы Луиза Брукс.
С наружной стороны на окошко падает тень чьей-то головы.
— Кэтрин? — доносится из-за потного стекла, на котором мисс Кэти однажды вырезала своё пронзённое сердце. Постучав костяшками пальцев по двери, пришедший добавляет: — Это срочно.
Письмо развёрнуто. «Моя дражайшая Кэтрин, истинная любовь НЕ в дали, протяни лишь руку». Я прикладываю бумагу к мокрому стеклу, и она прочно приклеивается каплями пара, как обои на стену. Из переулка просачиваются солнечные лучи. Письмо делается прозрачным и загорается белым светом. Выведенные от руки слова оказываются посередине сердца, будто в рамочке. Я отпираю засов, снимаю цепочку, поворачиваю ручку и открываю дверь.
На пороге стоит мужчина с трепещущим на ветру блокнотом. На страницах нацарапаны имена в окружении стрелок; похоже на схему футбольной игры. Кое-что можно разобрать: «Ив Арден… Марлен Дитрих… Сидни Блэкмор…». В другой руке у мужчины — бумажный пакет. За его спиной-урны для мусора, откуда на мостовую просыпался дождь из роз и гардений. Зловонные дождевые лужи в переулке стали последним ложем для гладиолусов. Пахнет жимолостью и гнилыми мясными объедками. Бледный жасмин валяется вперемешку с охапками розовых камелий и кроваво-алых пионов.
Срочно, скорее, где леди Кэтрин? — торопит мужчина, размахивая блокнотом так, что страницы хлопают, будто армейские флаги.
На некоторых из них имена расходятся лучиками от большого прямоугольника в центру; Лена Хорн, потом Уильям Уэлдман, потом Эстер Уильямс.
— К ужину ожидается двадцать четыре человека, — произносит мужчина, — и у нас тут возник вопрос по поводу их размещения.
Загадочные диаграммы оказываются схемами рассадки гостей. Прямоугольники — столами. Имена — списком приглашённых.
— Можешь передать её высочеству, — прибавляет вошедший, — что я нарочно купил её любимые сладости… «Иорданский миндаль».
— Её высочество в этот раз не съест ни крошки, — отвечаю я.
Мужчина, чьё лицо частенько мелькает по телевизору, — это Терренс Терри. В прошлом — мистер Кэтрин Кентон, в прошлом — танцор по найму в «Лэски Студиос», в прошлом — любовник Монтгомери Клифта, в прошлом — юный сожитель Уильяма Хайнса, в прошлом — сексуальный извращенец. Наш пятый «отбывший» теперь мучается из-за того, что не представляет себе, кого усадить напротив Селесты Холм во время званого ужина.
— Дело очень серьёзное, — бубнит он. — Нужно чтобы Кэтрин ответила: Джек Бьюкенен в самом деле на дух не переносит Мэй Уитти?
— Тебя должны были арестовать ещё на свадьбе с мисс Кэти, — произношу я. — Закон же не позволяет гомосексуалистам заключать браки.
— Только друг с другом, — уточняет он и заходит в кухню.
Закрываю дверь, поворачиваю ручку, надеваю цепочку, запираю засов.
— Пусть так, но нельзя жениться исключительно ради лишней строки в резюме. — С этими словами я достаю из ящика стола чистый лист и прикладываю его к влажному окну, поверх любовной записки.
— Её высочеству необязательно приходить, — клянчит Терренс Терри. — Пусть только ответит, кого мне пристроить рядом с Джейн Уайман.
Я принимаюсь обводить голубыми чернилами просвечивающие сквозь бумагу буквы.
— Леди Кэтрин могла бы сказать, — не отвязывается Терренс, — Джон Агар — правша или левша? И какого пола Рин Тин Тин?
Продолжая отчитывать его и одновременно копировать письмо-оригинал на бумагу, предлагаю начать всё заново. Рисуем пустой обеденный стол. Помещаем Розмари Клуни напротив Леке Баркер. Усаживаем Дези Арназ по левую руку от Хейзел Корт. «Толстяк» Арбакл всегда плюётся во время беседы; пускай напротив сидит Билли Дав — она подслеповата и ничего не заметит. Отпихнув локтем Терри, лезу в его блокнот и собственными чернилами начинаю рисовать стрелки, соединяя Джин Харлоу, Лона Чейни-старшего и Дугласа Фэрбенкса-младшего. Подобно Кнуту Рокне в преддверии футбольного матча, обвожу в кружок имена Гилды Грэй и Хэтти Макдэниэл, а Джун Хэвер вычёркиваю.
— Значит, она опять голодает? — любопытствует Терренс Терри, наблюдая за моей работой. — Влюбилась, что ли?
Асам, развернув бумажный пакет, вынимает полную горсть миндаля в глазури пастельных тонов — розоватого, зеленоватого, голубого — и запускает их в рот.
— Голодовки — это полбеды, — отвечаю я. — Она ещё и гимнастикой занялась.
Иными словами, тренеры подсоединяют электрические провода к жалким остаткам мускулов на её теле и пропускают по ним разряды, имитируя участие жертвы-клиентки в скачках с препятствиями под ударами непрерывной грозы. Для фигуры — недурно, а вот причёска страдает.
После каждого подобного издевательства мисс Кэти велит побрить себе ноги, отбелить зубы и отодвинуть кутикулы.
— А кто её новое увлечение? — интересуется Терренс Терри с набитым ртом. — Ты его знаешь?
В это мгновение сбоку от электрической плиты звонит настенный телефон. Я поднимаю трубку, спрашиваю:
— Алло?
И жду.
Кто-то жмёт кнопку звонка у парадного входа.
Мужской голос произносит:
— Скажите, мисс Кэтрин Кентон дома?
— А кто на проводе? — осведомляюсь я.