Кто я
Шрифт:
Не только я один задавался вопросами «Кто я?» Каждый из нас, как бы он не деградировал в этих условиях, был способен на человеческие чувства и мысли.
Другие наши
Один из наших, который выписывал круги на месте и никак не мог остановиться, вдруг подбежал ко мне. Он тряс меня за руку и куда-то показывал. Я смотрел в этом направлении, но ничего не видел. Я пытался добиться от него, чего он хочет, но тот лишь трясся и смотрел вдаль.
Потом он подбежал к кому-то еще и тоже начал так его трясти. Я не знаю, к скольким он так
А я все думал, что же нам теперь делать. Наверное, лучше всего было убежать из этого места и прятаться где-нибудь в лесу, чтобы нас не нашли люди из других корпусов. Казалось: это так просто. Тут нас могут найти, а если мы спрячемся, то, может, и не найдут. Оставаться опасно, так что надо бежать.
Но так поступили бы тараканы. Живые и разумные существа поступают иначе. Если мы убежим, то нас поймают. Как до сих пор ловят «диких», которые предпочитают покончить жизнь самоубийством, чем попадаться в лапы людей. И если нас поймают, то сделают то же самое, что делали раньше: сотрут память. От нас не останется ничего. Из этого мой народ вынесет один лишь урок: нет смысла пытаться делать что-либо. Это мы запомним. Чувство поражения, как и победы, не забывается.
Так что надо оставаться на месте и готовиться к встрече с другими людьми.
Вечером перед сном я все-таки вырвал железную трубку изо рта. Я попытался сделать это, но было очень больно. Тогда я вспомнил, что у людей есть лекарства, и среди них могут быть обезболивающие.
Я снова съездил в Корпус, нашел там кабинет врача, взял все, что нашел под названием: «Обезболивание». Операцию я проводил себе сам. Наши были слишком еще неживыми, чтобы можно было доверить им это. Я намазал мазью отверстие для приема пищи, подождал несколько минут, когда все вокруг рта онемеет, и взялся за дело. Это оказалось сложно: рвать свою плоть руками, слышать при этом звук рвущейся живой ткани. Я стонал и кряхтел, я катался по земле. Я уже хотел было сдаться и навеки остаться с этой трубкой во рту. Но как я завтра буду вести переговоры? Для этого нужно иметь рот, а не отверстие для приема пищи.
Я хотел было уже идти на попятную: «К черту переговоры. Можно просто убежать в лес и спрятаться там. И жить дальше, просто прячась от людей». Это был бы хороший вариант для тараканов. Но я подумал о Ней, которая жила в третьем корпусе. О Другой Нет, которая была в восьмом. И о тысячах других таких же Их и Них, о тысячах разных Нас.
И эта мысль была не такой, как у людей. Они говорили, что женщины нужны для того, чтобы плодиться и размножаться. Нет, мне они нужны были не за этим. Я был частью группы под названием МЫ. Без всех НАС меня становилось меньше. Каждый из нас был напрямую связан с другими. Боль одного человека не может не влиять на другого. МЫ – единое целое. И эта планета – наш дом. Мы должны жить на этой планете, на ее поверхности, а не в мертвых корпусах под землей. И мы должны быть свободными, а не рабами другой цивилизации.
Я очень долго вышатывал
Мы это сделали. Правда, мой рот кровоточил и я ревел от боли. Но я был несказанно счастлив оттого, что могу издавать какие-то звуки. Я мог реветь. Я мог орать. Когда мой рот заживет, я смогу разговаривать.
Действительно, люди из другого корпуса не замедлили появиться рано утром. Два вертолета опустились на землю. Из них выбежало несколько десятков людей, задние прикрывали передних, высматривали что-то. Затем они разделились. Несколько человек остались перед входом в Корпус. Они таращили во все стороны свои ружья. Другие побежали в Корпус.
Вдруг сверху на них вылилась бочка с горючим. Кто-то с испугу выстрелил. Но делать это мокрым было очень опасно. От любой искры горючее могло вспыхнуть.
Тех, кто стоял перед Корпусом, пришлось обливать из брандспойта. Несколько секунд суматохи, но потом все встало на свои места. Из-за деревьев вышли наши, держа под прицелом людей. У некоторых было человеческое оружие, у некоторых излучатели. Вперед всех вышел я с зажигалкой.
Люди тоже держали нас под прицелом. Только они даже выстрелить не могли, чтобы сами себя не поджечь. Так что не было смысла угрожать друг другу. Надо было вести переговоры.
Рот у меня больше не кровоточил, но двигался с трудом. Так что говорил я очень плохо.
– Отдайте нам всех наших, – потребовал я.
– У нас их нет, – попытались было люди.
Если бы они знали, как мне трудно говорить, может, они бы отвечали быстрее и не уводили разговор в сторону.
– Всех из семи оставшихся корпусов, – ответил я.
Они пытались было говорить о чем-то другом, но я лишь показывал им огонь на зажигалке.
– Этим вы все равно ничего не добьетесь! – закричал один из людей. – Вы убьете нас, но все равно у нас мощи больше! Прилетят другие отряды, и от вас мокрого места не оставят!
Тут я выдал самую длинную свою фразу:
– Если вы отдадите нам всех наших, мы позволим вам и дальше жить у нас под землей. Звоните вашему главному и предлагайте обмен: меняем вас на всех наших.
– Это безумие, – сказал кто-то из людей.
Но все же они слушались. Их положение было гораздо хуже, чем у нас. Они вытащили рацию, стали сообщаться с кем-то.
– Они всех нас взяли в заложники… Да не получится у нас их прикончить! Мы уже у них в плену!
Видно, их главному приходилось очень туго. Он не мог понять, что происходит. Он привык видеть в нашем народе безмозглые машины, и сейчас не мог взять в толк, почему что-то изменилось.
– Да, нас всего около шестидесяти человек, а они требуют отдать вам несколько тысяч их! Да, это неравноценно. Но что нам делать? Ведь иначе они нас убьют!
Я сказал:
– Они смогут забрать из нашего Корпуса тела своих, чтобы достойно похоронить их.
Их главный был глупым. Он сказал:
– У меня есть предложение получше. Мы убиваем в корпусах всех ваших, а потом прилетаем к вам! Либо вы честно сдаетесь и работаете на нас, как было раньше. Мы простим вас и убивать не будем.