Кто заплатит за грехи

Дорогов Андрей

– Ясно. Вещи хоть мои не выкинули?

– В гардероб отволокли. Не все, правда.

– Гардероб – это где? Я что-то не помню, чтобы в нашей квартире было такое место.

– Пойдем, покажу. – Братишка тяжело вздохнул. – Только тапки натяни. Сонька не разрешает в ботинках по квартире шляться. И куртку давай повешу, она…

– Не любит, когда в уличной одежде по квартире шарятся. – Закончил я за него. – Ну, кто бы сомневался.

8

Я стоял перед гигантским шкафом, которого, кстати, не помнил, и с грустью, да нет, пожалуй, с любопытством смотрел внутрь. Немного мне осталось от прошлой жизни. А впрочем, чего я хотел? Исчез, не обняв никого из родичей на прощание, не сказав даже прощай, лишь бросил короткую записку в почтовый ящик: «Я – норм. Меня не ищите».

За спиной опять смущённо кашлянул Егор.

– Болеешь? – Иронично поинтересовался я.

– Нет. – Он вздохнул. – Это Соня в сердцах выкинула. Ещё до ремонта. Диски, кассеты, книги…

– Ага, – перебил я его, – весь шмот, проигрыватель, гитару и всё остальное тоже.

– Не, – улыбнулся братишка, – проигрыватель с колонками я себе забрал, он у тебя зачётный. А гитару Ольга забрала, когда подросла.

– А рисунки?

Лет до пятнадцати, пока не начал потихоньку вливаться в криминальный мир нашей семейки, я любил рисовать. Впрочем, любить – совсем не отражало моей страсти. Я рисовал везде: дома, в школе, на заборах, в заброшках на стенах, на обратной стороне тетради, на альбомных листах, на обоях и парте. Получалось – по заверению друзей и родственников – очень неплохо. Рисовал в основном могучих воинов в доспехах, с мечами наперевес, да обнажённых дев, учась по репродукциям Валеджио и Райо. Выходило натуралистично. Самые лучшие украшали стены моей комнаты, часть разошлась по друзьям и знакомым. Я даже год в художке отучился, а потом затянул меня водоворот опасной уличной жизни, и я всё забросил.

Егор тяжело вздохнул.

– Тебе лучше этого не знать.

– Ясно, сожгла. Ну да ладно. Где Ольга, кстати?

– Учится в столице.

– А остальные? Мать, отец, кто там у нас ещё на ниве семейного бизнеса подвизается?

Брат погрустнел.

– Мать, после того, как Лизку похитили, приболела, вся на нервах, давление там, и всё такое. Я ей укол поставил, сейчас спит. Батон у себя сидит, ему ничего и не сказали, он что-то совсем в последнее время сдал, из комнаты почти не выходит. Сказать им, что ты приехал?

– Пока не надо.

– Иван, братуха двоюродный – ты должен помнить, с Сонькой поехал.

– Ладно. Сеструху дождёмся, тогда и созовём семейный совет. Ты вообще в курсе происходящего?

– Без деталей.

– Понятно. Ты чем в нашем, точнее, в вашем бизнесе промышляешь?

– Компы, программы, сбор данных, ну и так, по мелочи. Взломать, инфу слить или, наоборот, залить, в базы изменения внести.

– Хакер, значит.

Брат поморщился.

– Программист серый. И это, у нас сейчас серого дохода почти нет, изредка, если кто сильно важный попросит. Мы давно уже честным бизнесом занимаемся.

– Ну, ясно. Ладно, оставь меня пока одного. Сонька появится – семафорь.

Дождавшись ухода брата, я принялся вяло ковыряться в шкафу. Из всего моего добра остались: любимая кожаная куртка, с потайной кобурой в рукаве, чёрные джинсы с усиленными коленями, кепка-восьмиклинка, чёрная водолазка и… И больше ничего. Ну да, Рыжая всегда как огонь была.

Я снял с вешалки кожан. Из темно-корчневой, почти черной кожи: толстой, чуть ли не ременной, плотной – не всяким ножом пробьешь – и тяжелой. Такие сейчас не делают. Пожалуй, единственное, оставленное здесь, о чём я жалел. Впрочем, нет – вру, не жалел, даже ни разу не вспомнил. Зачем мне в новой, светлой жизни была нужна гопническая куртка? Вот-вот, на хрен она мне не упала, но сейчас, пожалуй, пригодится.

Достал вещи из шкафа, понюхал. Пахнет, не сказать, чтобы свежестью, но чистотой точно, и можжевельником. Видимо, прежде чем закинуть то немногое, что осталось от моей жизни в шкаф, сеструха, а скорее – мать, постирала вещи.

Стянув свои тряпки, я надел водолазку и джинсы, накинул кожан на плечи и посмотрел в зеркало. В плечах село ничего, а вот в объёмах велико. Да, как мало от тебя, Разгон, осталось. За эти пятнадцать лет я, хоть и прибавил немного в росте, но зато и потерял килограмм пятнадцать. Занятия штангой и боксом поменял на йогу и стрельбу из Дайкю 7 – очень последнее успокаивало и приводило мысли в порядок. Но это ничего, так даже лучше, проще будет за плёткой лезть. А в том, что пекаль 8 мне понадобится, я ничуть не сомневался. Не знаю, чуйка наверное – сколько раз она меня на границе выручала. Но, правда, один раз и подвела, ладно хоть не под монастырь.

7

Дайкю – или Юми, японский традиционный лук.

8

Пекаль – пистолет (жаргон).

Я пошарил по карманам. Сначала по внутренним. В левом лежало с пяток визиток. Не особо рассматривая, сунул их обратно. Лежали пятнадцать лет, пусть и дальше лежат. Есть не просят, и ладно. В правом – старые механические часы «Ракета» на толстом стальном браслете, подарок деда на пятнадцатилетие. Покрутив заводную головку, я поднёс часы к уху: ты смотри, тикают. Подумав, я надел их на запястье, взамен разбитых Петлёй смарт-часов.

Охлопал себя по внешним. В правом – старая моя выкидуха, самоделка, собственноручно смонстряченная в дедовском гараже. В левом – ключи от того самого гаража, это хорошо, надеюсь его не продали, а то у меня там кое-что нужное припрятано.

Не снимая куртки, я присел на стоящий рядом со шкафом пуфик, который тоже не помнил. А много ли вообще я помнил из прошлой жизни? И надо ли мне вспоминать? Ведь ни разу до этого не ностальгировал по прошлому. Как срулил пятнадцать лет назад из отчего дома с хабаром – соткой с лихом зелени – так ни разу о прошлой жизни не вспоминал. Словно ластиком стёр до чистого листа, чтобы новую историю писать. Смертельно захотелось курить, а ведь за пятнадцать лет ни разу этой пакости во рту не держал, даже в армии. Я прикрыл глаза. Вот что значит родные стены: хочешь – не хочешь, а воспоминания так и всплывают.

9

План у Разгона был. Не сказать, чтоб очень продуманный, но всё лучше, чем никакого. Левый паспорт, чистое свидетельство о рождении и, самое главное, деньги, чтобы купить себе новую жизнь.

Город, находящийся за тысячу километров от родного, встретил его неласково – мелким противным дождём и осенним маетным холодом. Самое начало октября и осенний призыв в армию.

Разгон, ныне по паспорту Семён Александрович Петров, купил комнату в коммуналке, прописался, а потом, чтобы уж совсем замести следы, прокрутил с паспортом трюк. С честным лицом, явился в паспортный стол. Так, мол, и так, паспорт где-то по-пьяному делу посеял, хочу новый. Сам неместный был, теперь-то законный обладатель двенадцати метров жилплощади. Вот и свидетельство о рождении есть: Станислав Иванович Чирьяков, вот ведь фамилия – прямо смесь червяка и чирья. Паспорт очень нужен, можно побыстрей, без волокиты, проволочек и лишних проверок? Оказалось можно – когда «барашка в бумажке», читай: пять бумажек со строголицым Бенжамином Франклином в конвертике чопорной тетеньке в коробке конфет принесешь.

Получив паспорт, он, явившись в ЖЭК, само собой с очередным, не пустым конвертом для инженера, прописал к себе Станислава Ивановича, благополучно при этом выписав Семёна Александровича.

Провернув данную махинацию, и, спрятав хабар под полом в коммуналке, который для этого полностью перестелил, Стас – да, да, теперь уже Стас, вот смотрите и документы в наличии – а не Валера и даже не Семён, прямиком отправился в военкомат. Где заявил: «В армию хочу, сил нет, возьмите добрый дяденька-военком меня служить, у меня и отец служил, и дед, и прадед. На границу хочу, желательно дальневосточную»