Куб со стертыми гранями

Ильин Владимир Леонидович

— Ну-ну, Даниэль, не надо горячиться… А то в порыве эмоций ты причислишь этого гомункулюса к лику святых… Я вот слушаю тебя и никак не пойму: почему тебя так взволновало всё это?

— Да потому, что, убивая эти существа, не являющиеся людьми, все равно почему-то чувствуешь себя убийцей… И еще у меня возникла вот какая мысль, супервизор…

— Ну, говори, раз уж сегодня ты решил мне исповедаться.

— Вам не кажется, что Умельцы чем-то схожи с нами, хардерами? И не наступит ли однажды такой день, когда человечество почешет затылок и, тяжко вздохнув, изречет: “Да-а-а, а ведь погорячились мы, братцы, создав себе на голову этих проклятых хардеров!”? Не примут

ли когда-нибудь люди и нас с вами за историческую ошибку и не примутся ли исправлять ее так же, как мы в свое время поступили с Умельцами?

Супервизор долго не отвечал, а когда Лигум решил, что его наставник уже отключился без всяких объяснений, то услышал его голос:

— Что ж, поздравляю тебя, Даниэль.

— С чем это? — с подозрением осведомился Лигум.

— С тем, что ты сам дозрел до таких выводов. В связи с этим я тут посоветовался со своими коллегами, и мы решили, что теперь ты достоин звания хардера первого уровня…

— Да? И что это означает, супервизор?

— Ну, во-первых, у тебя отныне не будет супервизора. Ты полностью свободен и подчиняешься лишь Коллегии Щита. А во-вторых… здесь будет чуть-чуть сложнее, Даниэль… Тебе придется выбрать, где и кем ты хотел бы работать дальше. Если не сможешь сделать это сейчас, то можешь подумать пару деньков, никто тебя особо торопить не будет…

— Не тяните, супервизор! — взмолился Лигум. — О чем идет речь?

— Хардер первого уровня вправе, во-первых, стать супервизором и взять, так сказать, под свое крылышко кого-нибудь из молодых… Работа эта, кстати говоря, трудна, неблагодарна и может отнять больше сил и здоровья, чем десять смертей подряд… Я не имею в виду, что ты доставлял мне много хлопот, но ведь, кроме тебя, у меня было еще четырнадцать таких, как ты…

— А во-вторых?..

— А второе заключается в так называемой “свободной охоте”, Даниэль… Это значит, что ты будешь продолжать хардерскую деятельность, но цели и задачи для себя будешь определять сам. Единственное, что будет тебя связывать со Щитом, — это представление регулярных отчетов о своих действиях Коллегии и участие в общехардерских мероприятиях… Повторяю, никто тебя не заставляет делать выбор прямо сейчас, Даниэль… Кстати, в той задачке, которую тебе подсунул киборг в Доме Бика Гро, какой вопрос нужно было задать стражникам?

— “Если я спрошу твоего напарника, где дверь, ведущая на свободу, на какую дверь он мне покажет?”, — отчеканил хардер.

— И что дальше?

— А дальше всё очень просто, — сказал Лигум. — Они оба должны указать на одну и ту же дверь, но, если вдуматься хорошенько, это будет путь к смерти, и на самом деле надо проходить в другую дверь… Правда, вся изюминка коварного замысла Умельца заключалась в том, что именно за этой-то дверью человека в конечном счете и ждала смерть, потому что, согласно извращенной логике киборга, испытуемый, правильно решивший эту головоломку, подлежал уничтожению как скрытый киборг…

Мысленно Лигум вновь увидел перед собой две наглухо закрытых двери, которые охраняют закутанные в разноцветные одеяния стражники, и бегущую в воздухе голо-строку: “Один из них всегда врет, а другой говорит правду”… А потом, на смену этому видению, перед ним возникли поочередно ухмыляющееся лицо доктора Рябцева, гневное лицо Мадлены, спокойное лицо хардера Шерма и судорожно дергающаяся, черная от страшных ожогов конечность Умельца, и его — уже нечеловеческий — голос: “Не хочу быть мамонтом!”…

— Знаете, не стоит тянуть время, супервизор, — сказал вдруг неожиданно для самого себя Лигум. — Я уже выбрал…

— Ну что ж, — благосклонно сказал супервизор. —

Надеюсь, я сумею угадать твой выбор…

Закончив разговор с супервизором, Лигум машинально запустил свою руку в карман, где лежало что-то тяжелое. К его удивлению, там оказался портативный голо-проектор, про который он уже успел забыть. Лигум рассеянно нажал кнопку воспроизведения на приборчике, и перед ним в воздухе засияла голографическая развертка.

Потом появилось изображение.

Это был эпизод из какого-то голофильма. Оставалось лишь гадать, с какой целью Умелец выбрал именно его и была ли содержащаяся в нем символика простым совпадением или киборгу каким-то образом удалось предвидеть свой конец…

По длинному и пустынному городскому проспекту несется открытый автомобиль, за рулем которого сидит мужчина. Он заметно нервничает, то и дело бросая взгляд на часы, и машина его мчится все быстрее. Однако на каждом перекрестке (а их на этом проспекте почему-то очень много) продолжают функционировать светофоры. По “закону подлости” они переключаются на красный свет буквально перед самым капотом автомобиля, приближающегося к перекрестку. Словно светофоры во что бы то ни стало хотят задержать одинокую машину. И хотя других транспортных средств на улицах нет, словно человек остался совершенно один в городе, водитель кабриолета всякий раз послушно нажимает на педаль тормоза, подчиняясь запрещающим сигналам светофоров…

Только миновав четвертый или пятый по счету перекресток, человек за рулем осознает вдруг, насколько глупо выглядит его подчинение светофорам. Теперь он с невольным раздражением косится на мигающие разноцветными глазами столбы на перекрестках и, вместо того, чтобы тормозить на красный свет, только прибавляет скорость…

Но нарушив запрет в очередной раз, человек едва успевает затормозить, чтобы не врезаться в толстый бетонный столб, который падает перед самым капотом машины поперек проезжей части. Автомобиль заносит юзом на мокром асфальте, и разворачивает боком параллельно к столбу. Человек сидит неповижно на сиденье, вцепившись в руль и тупо глядя перед собой в лобовое стекло. Потом выбирается из машины, подходит к столбу, поднимает его самый тонкий конец и, кряхтя от натуги и потея, передвигает столб так, чтобы он не мешал проезду по дороге.

Вернувшись в машину, человек утирает пот со лба, потом лезет куда-то под сиденье и достает оттуда автомат. Кладет его рядом с собой и едет дальше. На следующем перекрестке, когда впереди опять вспыхивает красный свет светофора, человек хватает одной рукой автомат и, не останавливаясь, начинает исступленно палить длинными очередями поверх лобового стекла. Красный сигнал гаснет, под шинами хрустят осколки разбитого стекла, а перебитая пулями стальная штанга, на которой закреплен светофор, переламывается посередине так, что светофор похож на этакий искусственный цветок, поникший своей головкой в предсмертном недоумении…

Человек в кабриолете удовлетворенно сплевывает поверх дверцы, бросает автомат на сиденье и прибавляет скорость. Потом смотрит на часы, и на лице его появляется довольная ухмылка.

Между тем, город заканчивается, и проспект плавно переходит в крутой спуск, на котором один резкий поворот сменяется другим — нечто вроде горного серпантина. Автомобиль несется с ревом под уклон, вокруг внезапно становится темно, так что фары с трудом рассеивают мрак, и когда после крутого поворота человек за рулем видит, что асфальт впереди обрывается необъяснимым образом, то затормозить или хотя сбросить скорость он уже не успевает, и машина на всей скорости прыгает в бездонную пропасть…