Кубинское каприччио
Шрифт:
– Тогда откуда он взял такие огромные деньги, чтобы расплатиться за алмаз? – спросил Дронго. – Если вы ему заплатили в девяносто втором только двенадцать процентов от общей суммы.
– У него были большие поступления из Киева и Санкт-Петербурга, – пояснил Марчиев, – кроме того, он получал большие проценты за переводы денег.
Дронго заметил, как нахмурился Борис, и понял, что Марчиев невольно выдал некую семейную тайну ювелиров.
– Семен Борисович был гениальным человеком, – пояснил Марчиев, – и он прекрасно чувствовал будущую конъюнктуру рынка. В конце восьмидесятых он понял, что стране грозят крупные катаклизмы. Я не могу сказать, что он предвидел распад, но он явно ожидал чего-то подобного. Поэтому он и послал
Дронго взглянул на Бориса. Тот смущенно улыбался.
– Тогда не было никаких переводов, – безжалостно продолжал Марчиев, – были только так называемые «чеченские авизо», пустые бумажки, под которые выдавались деньги. Но долго дурить своих клиентов практически невозможно. С «чеченскими авизо» быстро разобрались. Особо зарвавшихся отстрелили, остальных приструнили. Хорошо, когда обманываешь обывателя, гораздо хуже, когда пытаешься кинуть бандитов. Тогда они приходят к тебе с автоматами и расстреливают перед домом. Или, что еще хуже, врываются и расстреливают твою семью. Семен Борисович наладил свою почту. И все его тогда благодарили. Если вы помните, то тогда даже за обналичку брали не меньше двадцати пяти процентов. Времена были сложные. А он работал днем и ночью. В общем, к девяносто второму году у него уже были большие деньги. И он заплатил их тогда Казыму Шекерджийскому, чтобы купить этот алмаз.
– Сколько заплатил, вы знаете?
– Около трехсот тысяч долларов. Подробностей не знаю, никогда не спрашивал. Но алмаз приобрел Семен Борисович, и об этом многие узнали.
– Вы его видели?
– Нет, ни разу не видел. Но если бы увидел, то сразу узнал. Это достаточно крупный камень, примерно в тридцать карат, желтоватый, неправильный формы. Настоящий алмаз, исторический камень, который был вставлен в трон Надир-шаха. О нем есть много воспоминаний.
– И никто не возражал, что алмаз переходит от семьи Шекерджийских к семье Измайловых?
– Насколько я помню – нет. Никто не возражал. Я все время дежурил в магазине и отвечал на все звонки. Если бы кто-то недовольный позвонил, я бы узнал первым.
– Но в семидесятые годы Шекерджийский хотел его распилить. И предложил камень Расул-заде. Тот отказался дробить алмаз и посоветовал Арсену Шекерджийскому придержать его до лучших времен. Что тот и сделал. Хотя об этом все равно узнали, и кто-то позвонил старому ювелиру.
– Я слышал и эту историю, но мне казалось, что это всего-навсего легенда.
– Мне об этом рассказал сам Расул-заде.
– И кто был этим недовольным? Он узнал, кто именно ему звонил?
– Кто-то из стариков Каджаров, потомки которых остались в республике. Возможно, что они серьезно не рассчитывали купить алмаз, но помешать сделке могли. Семен Борисович ничего не боялся. И он приобрел этот камень, несмотря на кровавую историю, которая всегда тянется за подобными алмазами.
– Вы считаете, что алмаз все время был у Семена Борисовича?
– Почти уверен. Хотя он его никогда и никому не показывал. Я предполагал, что в этом доме должны быть особые тайники, куда Измайловы прятали свои самые крупные сокровища.
– Ничего у нас не было, – не выдержав его пристального взгляда, буркнул Борис.
– Это не мое дело, – тактично заметил Марчиев, – но алмаз
– И сейчас его нет, – сообщил Дронго, игнорируя отчаянный взгляд Бориса.
– Как это нет? – спокойно спросил Марчиев.
– Его украли…
– Откуда? Из этого дома или из бакинской квартиры?
– Это так принципиально?
– Безусловно. Если алмаз украли в бакинской квартире, это понятно. Хотя и прискорбно. Тогда получается, что он бесследно исчез. Но Семен Борисович был очень опытным человеком и не стал бы хранить такое сокровище в бакинской квартире, даже учитывая, что там рядом находится здание Министерства внутренних дел. А вот отсюда его украсть не могли. Просто физически невозможно. Во дворе дома гуляют три собаки. И здесь все время бывают люди. Фатьма или Гулам. И на улице перед новой синагогой тоже всегда есть люди. Одним словом, отсюда он пропасть не мог.
– А если пропал? И именно отсюда?
– Тогда его украл кто-то из своих, – резонно заметил Марчиев, – чужой бы сюда побоялся лезть, собаки его все равно бы не пустили. Отсюда камень невозможно вынести. Поэтому, я думаю, что отсюда его нельзя было украсть. Тогда получается, что вы ошибаетесь и он хранил свой алмаз в Баку.
– Он хранил его в этом доме, – пояснил Дронго, – и алмаз пропал. Сразу после похорон Асиф и Борис начал его поиски, но ничего не нашли. А вчера в своей квартире застрелили Валиду. Согласитесь, что это очень плохая цепочка.
– И вы подозреваете кого-то конкретно? – спросил помрачневший Марчиев.
– Никого. Пока никого. Но алмаз бесследно исчез, и оба брата Измайловы делают все, чтобы его найти.
Марчиев прошел по комнате, обернулся к Дронго.
– В их окружении настоящую ценность алмаза мог знать только один человек. Это я. Тогда получается, что самый главный подозреваемый тоже я.
– Пока нет. Но, возможно, вы правы. Я об этом подумаю, – без тени улыбки заметил Дронго.
– Не шутите так на крови, – возмутился Марчиев, – я не очень любил эту Валиду и считал ее женщиной с определенной репутацией, тем более что очень многое узнал о ней. Но все равно это трагедия. Любое преступление – это вызов обществу, вызов общепринятым нормам морали, если хотите.
– А если преступник считал, что он всего лишь выполняет свой моральный долг? – поинтересовался Дронго. – Что тогда с ним делать?
– Я не судья, – ответил Зинур, – я всего лишь ювелир. Но таким нужно давать пожизненный срок, чтобы не покушались на чужую жизнь. Хотя, повторяю, эту женщину я не очень любил. И не понимал ее.
– Могу узнать почему?
– Можете. Я ушел в армию, когда мне было двадцать лет. И попал на три года во флот. Моей жене было девятнадцать. И она ждала меня все эти годы. Она была только моей невестой. Вот такое чувство долга у этой женщины. У Валиды его не было. И я видел, что Семен Борисович в нее влюблен, а она всего лишь позволяет ему себя любить. Или себя обхаживать, называйте как хотите. Но она его не любила. А всего лишь хотела его денег. Он не был транжирой, знал цену каждой копейки. Но когда она появлялась рядом, он просто терял голову. Он даже забрал ее однажды с собой в Израиль.
– И хорошо сделал. Не понимаю, что в этой поездке вам не понравилось.
– Неужели непонятно? Она вела себя как настоящая содержанка. Порядочная женщина не поехала бы с ним в качестве наложницы. Кем она туда поехала? Его сотрудником или его секретарем? Может, его женой или невестой?
– Его другом.
– Это нечестный термин. Можно забрать с собой мужчину в поездку и сказать, что он ваш друг, если у вас иная сексуальная ориентация. Но с женщиной так не получается. Она изначально должна была понимать, что в эту поездку ей просто нельзя ехать. Она мусульманка, а он иудей. И едут в страну, которая живет по своим религиозным законам. Она должна была хотя бы представлять, как именно ее будут там встречать.