Куда идем мы…
Шрифт:
Четвертому вон еще зимой шестнадцать исполнилось, а привезли их с Десятым и Четырнадцатым только четыре месяца назад, в апреле. Всего троих, да. До монастыря не все приютские дотягивают — как и при крещении, хорошо, если один из десяти. К сожалению, обычно из приюта сами сбегают. Почти все сбегают, если честно, монахом никто не хочет быть. Класс в прокачке сложный, плюшки так себе, а требования запредельные, одно целомудрие чего стоит — и ведь не обойдешь, все на системном уровне, грехопадение кучу пожизненных дебафов вешает…
Но Четвертый никогда даже не думал о побеге. Во-первых, пусть он всегда был слабаком, но дураком отродясь не был. Проводимая в приюте предварительная инициация не только отбраковывала неспособных к монашеству — она еще и резала прокачку по любому классу, кроме монашеского. Резала пожизненно. Те, кто убежал, может и не помрут на воле, но кем бы они не стали — они никогда не поднимутся выше середняка.
А во-вторых, в приюте был Старый — единственный человек в жизни Четвертого, которого он мог бы назвать другом. Над этой странной дружбой ржали все приютские — очень уж забавно смотрелись рядом мелкий тщедушный пацан и древний приютский сторож-монах, непонятно как доживший с 32 уровнем до семидесяти лет.
Чем выше ты прокачаешься, тем дольше проживешь — эту аксиому все обитатели приюта выучивали раньше, чем начинали ходить. У Старого практически не было предрасположенности к монашеству, поэтому прокачка шла еле-еле, и уровни он набирал даже не с черепашьей, а с улиточьей скоростью. Но всю жизнь упрямо отказывался менять класс — и только Четвертый знал почему. Только ему Старый рассказывал про свое монашество в задушевных беседах. Впрочем, если честно, он бы, может, и кому другому рассказал, только никого это не интересовало — ну что умного может сказать старый отбитый лузер, за всю жизнь не дотянувший даже до полтинника?
Жизнь такого человека не интересна никому, кроме другой «черепахи» — а Четвертый был точно таким же лузером, только юным. Все знали, что до 16 лет — до отправки в монастырь — практически невозможно набрать более 10 уровней. Да, основная прокачка начиналась в монастыре, где прошедшие полную инициацию начинали практиковать техники и получать пилюли и добавки.
Ну ладно, пусть десять никто в приюте не набирал — но не два же! А Четвертый на остров уехал двойкой. Да и здесь тоже… Местные спецы каких только комбинаций снадобий на нем не испробовали, какие техники чистки меридианов ему не ставили — и в итоге за полгода подняли ему целых два уровня! Рекорд, блин — на первых, самых быстрых уровнях! Был двойка, стал четверка. Его даже сам Настоятель осматривал — заставил все раскрыть, и долго осматривал, обстукивал и даже обнюхивал, что-то неразборчиво бурча под нос.
Результатом этого осмотра стало то, что Четвертому перестали давать даже общеукрепляющие пилюли и, как стопроцентно бесперспективного, отправили на кухню на завидную должность «подай-принеси». Вот он и бегает с помоями на свинарник и с тяпкой на огород уже два с половиной месяца под зычные крики Семьдесят Второго. И, судя по всему, будет бегать так всю свою жизнь — разве что, когда постареет и одряхлеет, станет сторожем, как Старый.
О своих печальных перспективах Четвертый размышлял особенно вдумчиво и потому упустил тот момент, когда до Семьдесят Второго дошло, что его наставления не слушают. Повар просто задохнулся от негодования, его широкое недоброе лицо налилось свекольным оттенком…
Удар полуметрового черпака был страшен, замечтавшегося Четвертого просто снесло по направлению к шкафу с посудой. Аккурат в шкаф монастырский мечтатель и влетел — как бильярдный шар в лузу. Юноша не удержался на ногах, упал на спину и сверху на него посыпались котелки и миски.
В это время и открылся портал.
Портал открылся с негромким хлопком, но повар Семьдесят Второй стоял к нему спиной, а из-за падающего шкафа с посудой ничего не услышал. Падание шкафа ничуть его не расстроило — не ему убирать, а меткости своего удара он порадовался и довольно хмыкнул.
Это был последний поступок в его жизни — один из портальных воинов, проезжая по воздуху по направлению к казармам, коротко махнул рукой и метательный нож отправил шумного повара на перерождение.
Заметил это только стоящий на страже у казарм Тридцать Третий, с раскрытым ртом наблюдавший за всеми этими «воздушными горками». Заметил — и не поверил своим глазам: уработать семьдесят второй уровень с одного удара, да еще и дистанционного?! Это кто же такие к ним пожаловали?
Его раскрытый рот раззявился еще шире, и он наконец сделал то, что по уму надо было сделать с самого начала — заорал. Заорал на зависть, перекрывая по децибелам монастырского чемпиона Семьдесят Второго, но портальные воины уже мягко скользнули на землю, обнажили оружие и большими прыжками понеслись по направлению к казармам.
Через пару секунд крик оборвался.
Это даже бойней нельзя было назвать — оба «небесных воина» вели себя как хорьки в курятнике, убивая всех равнодушно, деловито и быстро. Никакого достойного сопротивления никто оказать просто не смог. Даже когда боевые монахи во главе со Сто Двадцать Четвертым бросились на черную парочку толпой, двое пришельцев не дрогнули. Скорее наоборот — радостно оживились и заработали мечами с удвоенной скоростью. И даже высокий уровень не помог — голова Сто Двадцать Четвертого слетела с плеч с той же легкостью, что и у какого-нибудь Тридцать Седьмого.
Вскоре в воздухе повис тяжелый запах мясной лавки.
Заваленный посудой и шкафом Четвертый пришел в себя и в щелку наблюдал за происходящим с ужасом и оторопью. Больше всего его шокировал тот факт, что никому из обитателей монастыря, похоже, даже не удалось поцарапать убийц. Всех этих здоровых, сильных и прокаченных мужчин, половину из которых он боялся до заикания, деловито резали как овец. Да каких там овец! Били тапком, как тараканов.
Некоторое оживление смог внести только монастырский эконом Восемьдесят Четвертый. Наблюдая происходящее, он сначала побледнел, потом покраснел, затем вдруг рухнул на колени и принялся неистово отбивать поклоны и голосить:
— Погодите! Погодите! На секундочку остановитесь, только на секундочку! Давайте поговорим, мы же взрослые люди! У нас не очень богатый монастырь, но мы можем договориться! Только остановитесь, давайте поговорим!
Как это не странно, но его призыв возымел успех. Один из нападавших вдруг перестал размахивать мечом и подошел к надрывающемуся хозяйственнику:
— Поговорить говоришь? Ну, давай поговорим! — легко согласился воин. Это были первые слова, которые обитатели монастыря услышали от нападавших. Голос, кстати, у мясника был так себе: высокий и визгливый, как у бабы. — Ты кто?