Куда кого посеяла жизнь
Шрифт:
« Я вам уже сказала, господин офицер, – тихо проговорила Анна, – это мои дети, и я их хорошо знаю. Уговаривать и пугать их, – бесполезно, да я и не буду этого делать, чтобы не случилось!».
Гестаповец не стал больше дискутировать, зло крикнул что-то по-немецки, вошла та же молодая женщина, которая привела Анну к нему, он ей приказал привести в кабинет обоих девочек. Когда они вошли, он, с деланным сожалением произнес: «Скажете спасибо своей маме, за то, что она отправила вас в расстрельную яму!». Снова сказал что-то по-немецки, своей помощнице, та вывела Анну и девочек в коридор, перепоручила их двоим охранникам, и вернулась в кабинет начальника. Офицер уточнил: «Когда у нас очередная еврейская «зачистка» по Виннице?». «Послезавтра» – ответила помощница. «Возьми охрану и мою машину. Отвези эту маму с девочками в еврейское гетто. Предупреди от моего имени всех, чтобы их эти два дня никто не трогал, даже пальцем,
Приказ был выполнен. В сентябре 1941 года в районе Винницы, были уничтожены многие тысячи евреев. Среди них, не случайно, а по целенаправленной злой воле, оказались и три украинки, – Анна Михайлюк, Надя Михайлюк и Оля Шумейко.
Глава третья
Утро занималось пасмурное. Дождя не было, но тучи плотно покрывали ближайшие горы и буквально стелились над крышами домов. Осень вступала в свои права. Кто-то громко постучал во входную дверь дома. Моника слышала, как встала и вышла к посетителям мама, о чем-то громко разговаривала с какими-то мужчинами, даже кричала. Потом все стихло. Мама зашла в дом и прошла в комнату Моники. « Вот так, дочка» – сказала она, – « в один момент, остались мы с тобой ни с чем, даже без собственного дома. Твой отец, этот австрийский подонок, уехавший месяц назад в Вену, якобы за запасными частями и красками, на самом деле – сбежал. Сбежал не только потому, что в Черновцы вошли советские войска, а скорее всего, сбежал от нас с тобой. Ну. –сбежал и сбежал, так нет же, оказывается, он еще раньше продал наш дом, вместе с мастерской и всем хозяйством, какому-то местному еврею и дал гарантию, что в течение трех месяцев, мы дом освободим и уберемся отсюда. Так вот, те три месяца прошли, и новый хозяин, пришел с оформленными бумагами, вселяться. Он не думал, что кто-то здесь будет и очень удивился, что мы здесь еще находимся. Можешь представить себе, – как и я этому удивилась.
Новый хозяин дал нам три дня сроку на выселение. И что нам теперь делать? И куда подаваться?. Я проверила документы, – там все правильно и зацепиться не за что, тем более, что Иозеф, был единоличным собственником всего проданного им, движимого и недвижимого имущества. Мы с тобой в этой сделке никаких прав не имели, поэтому – не участвовали и ничего об этом не знали. И что делать?. Хорошо, что хоть ты закончила учебу, а то и платить бы пришлось еще и за это, а у нас – денег только на карманные расходы!».
Мама пошла на кухню, а Моника лежала на спине в полумраке комнаты, ошарашенная новостью, принесенной мамой, но в душе не чувствовала особой обиды на отца, так как это должно было случиться рано или поздно. Приход советских войск в Буковину, только сильнее обострил давно сложившуюся в семье ситуацию и дал отцу, дополнительный, больше моральный, чем какой-то другой (политический, или экономический), толчок –повод, для такого, некрасивого поступка. А может у него (отца) – были какие-то свои соображения на этот счет? А может он еще заберет их в свою Вену?. Там у него были живы родители и еще после первой германской войны, когда Буковину оккупировали румыны, а Моника еще не появилась на свет, отец с мамой посещали несколько раз родителей отца. Из Черновцов- в Вену ходил специальный поезд. И все было нормально. Правда, позже, уже в последние несколько лет, родители Моники часто ссорились по разным мелочам. Отец все стремился вернуться в Австрию, его родители старели и просили вместе с семьей переехать в их дом.
Но мама всегда была – против переезда в чужую страну. Не нравилась ей та старинная чопорность, царившая в семье отца, заведенные там порядки и семейные традиции, и, особенно, внутрисемейные взаимоотношения. Там все было не так, как здесь, и мама не могла с этим смириться. Возможно, эти разногласия и стали причиной такого поведения отца. Но, как бы – то не было, – сегодня они с мамой попали в очень сложное положение. В первую очередь – материальное. При отце – они жили в этом плане вполне благополучно, ни в чем не нуждались и ни в чем себе не отказывали. А теперь что!?. Близких друзей-родственников у них в Черновцах – нет, помощи ждать не откуда, значит – надо искать какой-то выход. Какой?
Странным получился лично для Моники, этот, 1940 год. Очень уж он был для неё насыщенный, причем насыщенный такими событиями и отдельными
Все началось еще во время предыдущих рождественских каникул. На рождественском бале – маскараде в лицее, где Моника представлялась в костюме «холодной Феи», к ней подошел мужчина в маске волка, с приглашением на танец. Моника сразу его узнала. Это был преподаватель немецкого языка и литературы из их лицея. Молодой парень, выпускник Венского университета, с громкой фамилией Бах, да еще с «баронской» приставкой «фон».Прибыл к ним в лицей, в начале выпускного курса. Был он неказистым на вид, с худым продолговатым лицом, белыми бровями, такими же белесыми волосами, прилизанными каким-то маслом, и с каким-то неприятным, постоянно подозрительным взглядом бесцветных глаз. Прибыл он в «малую Вену на Пруту, (Черновцы)», скорее всего, чтобы набраться преподавательской практики на периферии.
Моника, в отличие от многих сокурсниц ( украинок, румынок, евреек и даже местных девушек – немок), в совершенстве владела немецким языком (отец – австрийский немец!), даже с каким-то «венским» диалектом. Училась по всем предметам только на отлично, но, с новым преподавателем, отношения у неё, почему-то сразу не заладились. Причем это все так по мелочам, на словах, но когда мелочей собирается много, они перерастают во что-то крупное. В данном случае – в обоюдную неприязнь.
И, когда он, вдруг, подошел к ней пригласить на танец, Моника, сама не понимая почему – резко развернулась и, схватив первого попавшегося на пути парня – сокурсника, – закружилась с ним в танце. Получилось все так неожиданно и для неё, и тем более, для того парня, но в общем бальном Рождественском веселье, это было как само собою разумевшееся и никто не обратил на это внимания. Кроме молодого преподавателя, фон Баха. С началом нового семестра, он стал откровенно издеваться над студенткой Моникой. Постоянно вызывал к доске, нагружал и перегружал различными дополнительными заданиями, старался запутать её в ответах на вопросы, откровенно вызывал на грубость, чтобы потом иметь право других способов воздействия, а главное – занижал до минимума оценки и искаженно докладывал различные факты её «поведения» – руководству лицея. Сокурсники все это видели и понимали, но никто не хотел вмешиваться и портить для себя выпускной год.
И тогда Моника решилась. Нет, она не пошла на поклон к заносчивому «барону». Она несколько дней тайно следила за ним, а потом – написала анонимный донос на ненавистного преподавателя и бросила конверт, в специальный ящик для писем, находившийся рядом со зданием румынской жандармерии. Написала о том, что он нехорошо отзывается о румынской власти, что посещает националистические украинские кружки и т.д..И – стала ждать последствий. Понимала, что вряд ли в жандармерии обратят внимание на донос анонима, но – надеялась. Прошло несколько недель. Фон Бах, так и читал у них лекции, и так же продолжал издеваться над Моникой, никаких последствий её заявления, не было видно. Моника уже начала злиться не только на учителя, а и на румынскую власть, которая не принимает мер по восстановлению справедливости в её городе.
Через какое-то время, у одной из сокурсниц был день рождения, и та пригласила всю группу в уютное немецкое кафе, хозяином которого был её отец, чтобы отметить именины. Кафе было известным в городе местом, поэтому там всегда было много посетителей и в тот вечер – тоже. В один из перерывов между танцами, к Монике подошел стройный, высокий, интеллигентно одетый мужчина, и по – немецки, попросил разрешения пригласить её на очередной танец. Посмотрев на незнакомца, Моника почувствовала в нем такую уверенность, надежность и силу, исходящую от всего его целиком, что сразу – согласилась.
Танцевали они – молча. Перед тем, как танец закончился, мужчина попросил Монику посидеть с ним за столиком, пока её сокурсники будут танцевать. Сели за отдельный столик, в нише, официант принес два бокала с шампанским и сладости. «Меня зовут- Отто, а вас, насколько мне известно, – Моника»-тихо проговорил незнакомец. Девушка растерянно молчала, не понимая, что происходит. «Вы успокойтесь, я вам – друг -добродушно улыбнулся Отто, – и, чтобы все сразу стало на свои места, ответьте мне всего на один вопрос – это вы писали?» – он показал отправленное ею письмо в жандармерию, внимательно вглядываясь в её лицо. Моника не успела ничего сообразить, а её рот раскрылся, и она тихо ответила: «Да -я». «Молодец – проговорил Отто- вы, сами даже не знаете, что совершили сегодня, возможно, свой первый настоящий поступок в жизни. И – запомните этот день надолго, скорее всего- навсегда». « Я уверен, что мы скоро встретимся, а пока – счастливо вам отмечать праздник!» – продолжил он, поднялся и вышел из кафе. Моника, в растерянности, вернулась к сокурсницам.