Кудесница для князя
Шрифт:
Пусть и бывала она в городе не столь давно, а показалось, что за это время тот ещё больше вырос и преобразился. По-прежнему огромный, словно и вовек его не обойти. И жизнь-то здесь бурлит, а не сонно покачивается на месте, как в пауле. И народу много разного. Люди с запада и юга стремились сюда, в Ижеград, что обещал стать скоро важным городом на торговом пути с востока на запад.
А в детинце оказалось гораздо тише. Дружина ещё не вернулась с границы катайских земель. Избы для них уже достроили, и работники отдыхали, ожидая новых распоряжений. Челядь ходила едва не на цыпочках: и оказалось, что ещё недавно отсюда уехал Ижеслав. И такого порядку тут навёл, что до сих пор все помнили. И казнь помнили, что в городе случилась: на плаху свели бывшего княжеского воеводу Отомаша. Люди теперь говорили о том неохотно, хоть всё же нет-нет, а принимались обсуждать со знакомыми на улице.
И каково же оказалось удивление Смилана и Таскув, когда они, едва приехав, встретили во дворе детинца волхва Дакшу. Княжич нешуточно набычился и рявкнул, ещё издалека его завидев:
– А ты какого беса тут на свободе прогуливаешься?
Волхв спокойно подошёл и улыбнулся даже. Кивнул Таскув, будто бы ничуть не удивившись. Пробежалась по телу иголками его сила – а вот тут он брови вздернул, видно, не почуяв и тени былого отклика. Но быстро прогнал недоумение из глаз.
– Здрав будь, Смилан Гордеич, – Дакша наклонил голову. – И ты, кудесница.
Смилан только пуще посмурнел.
– Говорю, делаешь тут чего?
– А брат твой милость большую оказал. Отпустил меня. Сказал, катиться на все четыре стороны, – он скупо улыбнулся. – Видно, из-за Дамиры. Но мы с Латеницей решили тебя дождаться. Благо весть пришла, что едешь сюда.
– С Латеницей? – княжич сильнее сжал руку Таскув и глянул на неё: она тоже это услышала?
Волхв неловко провёл рукой по волосам, смущаясь как будто.
– Ты не подумай ничего плохого, Смилан Гордеич… Но она к Дамире сильно привязалась. Подружились они. Латеница её нашему языку учить взялась. Ну, и как-то так получается…
Смилан поднял руку, останавливая его. Но ничего сказать ещё не успел, как вышла на крыльцо и сама Латеница с черноволосой девочкой за руку. И как бы Таскув ни мало знала Дакшу, а сразу углядела в ней его черты. Девушка склонилась к ребёнку и что-то сказала, та легко сбежала по лестнице к отцу, сверкнула любопытным взглядом на Таскув. А вот Смилана узнала, наклонила голову и пролепетала на своём языке, видно, приветствие.
– Здравствуй, Дамира, – ответил княжич.
Латеница неспешно, словно лебедь, спустилась к ним тоже, и от взгляда Таскув не укрылось, как мимоходом коснулась спины Дакши. Будто сказала, что всё будет хорошо. Вот же, как бывает в жизни. Сколько она говорила, что волхв её сроду всерьёз не принимал. А теперь что-то их связало – может, и не только привязанность к Дамире.
– Я весточку отцу отправила, что не жених ты мне больше, – после приветствия обратилась девушка к Смилану. – Написала ещё, что уйти хочу, делу ведовскому себя посвятить. Дакша вот учить меня помалу взялся. Как силу свою познавать. Ведь Таскув во мне что-то пробудила тогда.
Она посмотрела на неё с благодарностью. Та улыбнулась в ответ. Есть всё ж в мире равновесие. Где-то убыло, а где-то – вон – прибыло.
– Мнится мне, отец твой не одобрит, – растерянно пробормотал княжич. Тут кто угодно опешит от такого: сам, думал, разбираться во всём станет. Оправдываться. А тут за него уже всё решили – только в известность поставили.
Латеница покачала головой согласно.
– Не одобрит, конечно. Да мне теперь уж всё равно. Дамиру я не оставлю. И, коли Дакша позволит…
Волхв улыбнулся, одной рукой прижимая дочь к себе. Ничего не сказал, а всё равно видно: позволит и за радость посчитает.
– Так, значит, уезжаете, – Смилан покосился на волхва, словно до сих пор не верил в то, что собственными ушами слышал. – Даже и не знаю, что сказать…
– Вот уж и правда мы тебя удивили, раз ты в кои-то веки не знаешь, что сказать, – усмехнулся тот и добавил серьёзно: – Ты прости меня, Смилан Гордеич. За брата. Да вообще за всё. И ты, кудесница, не серчай. Знай только, что никогда я тебе смерти не желал.
Она кивнула. И вдруг, повинуясь порыву, обняла его, привстав на цыпочки. А после коснулась кончиками пальцев щеки Дамиры – и словно почуяла что-то. Непростая девочка вырастет.
– Расскажи хоть, куда собираетесь, – вздохнул Смилан.
Они с волхвом отошли чуть в сторону, переговариваясь. А Латеница словно только этого и ждала. Взяла Дамиру за руку и шагнула к Таскув ближе.
– Смилан знает?
У той и дыхание сбилось от этих слов.
– О чём?
Девушка улыбнулась мягко, словно не поверила в её непонятливость.
– Что ребёнка под сердцем носишь.
– Да я и сама…
Но, всё обсудив, вернулись мужчины – не дали договорить. Таскув, сдерживая слёзы, вцепилась в локоть княжича. Что теперь будет-то? Но он ничего не заметил.
– Что ж, Латеница, – улыбнулся бывшей невесте. – Мне только счастья тебе пожелать и остаётся. Макошь позволит – свидимся ещё.
Та и зарделась слегка, а после хитро на Таскув посмотрела.
– Может, и свидимся. Вы-то теперь куда?
– Вестимо, куда, – Смилан развёл руками. – В Муром. Там и с Ижеславом встретимся, и с отцом мне много о чём нужно говорить. Стало быть, дорога наша ещё не окончена.
Эпилог
Детский плач раздался с заднего двора, обиженный и возмущённый. Таскув отложила пучок трав, что собиралась повесить на стену сушиться, и выбежала из сеней. Отряхивая руки, быстрым шагом обошла избу. Смилан посмотрел на неё, виновато улыбнувшись, и встрепал светло-русые вихры прижавшегося к нему сына.
– Говорю, рано ему ещё за меч браться, – Таскув взяла Даяна за плечи и развернула к себе лицом, утёрла с его пыльных щёк слёзы.
– Так он же деревянный. И маленький.
– А синяки и ссадины от него самые настоящие, – проворчала она.
Каждый раз одно и то же. И хоть кол ты ему на голове теши. Да только Даян сам от отца не отходил всё утро, просил, чтобы сразился с ним. Оба хороши.
– Брось, пташка, – отмахнулся муж. – Скоро посажение на коня. К тому времени пора бы знать ему, с какого конца за оружие берутся.
Таскув покивала, воздев глаза к небу, обхватила ушибленную руку сына ладонями и нашептала заговор. Пробежало по пальцам тепло, излилось, унимая боль. Даян всхлипнул последний раз и замолк да тут же на отца хитрые карие глазёнки обратил – никак продолжения потребует. Со временем Таскув научилась использовать оставшиеся у неё силы так, что и разницы с тем, что было, не заметишь. Люди в здешней веси, где Смилан уж два лета был старостой, быстро о том прознали. Кто называл его жену целительницей, кто волхвой. Но она продолжала обращаться к своим богам. Правда, всё реже. Теперь на себя одну надежда. Особливо, когда муж пропадал на несколько лун – с братом земли объезжать. Тот всё звал его к себе в детинец хотя бы воеводой, но всегда получал отказ.