«Кухня» НКВД
Шрифт:
Эти обстоятельства, кроме горечи и обид, у старого командного состава вызывали стремление поделиться с людьми, одинаково мыслящими и находившимися в одинаковых условиях» [12] .
Бывших офицеров и генералов, поступивших на службу в Красную армию, нельзя представлять в виде единой, однородной массы. При детальном анализе слов и действий каждого из них выясняется, что там были и общие точки соприкосновения, были и различия тактического плана. Общим, объединяющим было то, что горячими сторонниками советской власти их назвать было нельзя. Покажем это на примере известного генерала А.А. Брусилова. В своих воспоминаниях он говорит, что он, поступив на службу в Красную армию, занял выжидательную позицию в расчете на перемены: «…Я не допускал мысли, что большевизм еще долго
12
Там же.
13
Военно-исторический журнал. 1989. № 10. С. 72.
Генерал Д.Н. Надежный отметил существенную особенность позиции бывших генералов и офицеров в условиях советского режима – боязнь стукнуться об его острые углы. Основу этой позиции составляла их аполитичность – отсутствие желания примыкать к той или иной политической партии, в том числе и правящей, коммунистической, участвовать в политических мероприятиях, высказывать свои политические взгляды. За исключением небольшой части, основная масса бывших офицеров, служивших в 20-х и 30-х годах в Красной армии, продолжала быть аполитичной, что само по себе предполагает отсутствие какой-либо нелегальной, заговорщической деятельности. Это во-первых.
Во-вторых, напуганное репрессиями со стороны ОГПУ против бывших офицеров в начале 20-х годов, их «вычищением» из рядов армии и флота, они старались лишний раз «не засвечиваться», не вступать в конфликты с органами советской власти, дабы не вызвать к своей особе внимание контрольных и карательных органов. Безусловно, они возмущались несправедливым отношением к себе, выражавшемся в «затирании» по службе, недостаточным использованием их опыта и знаний. Однако такое возмущение, как правило, было кухонного масштаба в компании сослуживцев-единомышленников, и оно отнюдь не означало наличия заговорщической организации (группы) и замыслов ниспровержения советской власти. Между тем именно так подавались события в изложении оперативных и следственных работников ОГПУ.
У бывших офицеров была обида и на то, что они обманулись в своих ожиданиях – ведь многие из них, вступая в Красную армию, обнадеживали себя тем, что идут служить не большевикам, а защищать свою Родину от иноземных захватчиков (германских войск). Это положение одинаково относится и к тем, кто вступил в не добровольно, как и к другим, кто был мобилизован согласно декрету советской власти, – всем им пришлось участвовать в Гражданской войне.
О масштабах «чистки» Красной армии в 20-х и начале 30-х годов (избавление ее от «военспецов») свидетельствует такой факт. Речь пойдет о замещении такой важной должности в войсках, как начальник штаба дивизии (а она была чисто «офицерской»). Всего за годы Гражданской войны эту должность в дивизиях (пехотных, стрелковых, кавалерийских) занимало порядка 600 чел. Из них в 20 – е и 30 – е годы вне армии (в результате сокращения вооруженных сил, увольнения по политическим мотивам, ареста и других видов «чистки») оказалась подавляющая часть. Высококвалифицированные военные кадры, в том числе окончившие Академию Генерального штаба, люди, посвятившие военному ремеслу всю свою жизнь, оказались без любимого дела и прозябали на мелких гражданских должностях и даже были безработными.
Например, бывшие старшие офицеры в конце 20-х годов работали в Москве: полковник Н.Е. Марков – сотрудником животноводческого центра; полковник В.Ф. Менжинский – контролером игрушечной секции в Мосторге; подполковник В.И. Галкин – репетитором по математике и физике; полковник Б.В. Майер – калькулятором на заводе «Серп и молот».
Но продолжим анализ «начштабовской» категории дивизионного звена. Из указанных 600 человек лишь немногим удалось сравнительно благополучно преодолеть различные «чистки» и остаться в рядах армии. На момент присвоения в РККА персональных воинских званий в 1935–1936 гг. в состав элиты Красной армии (от комбрига и выше) из названного звена туда попало только 63 человека. Итак, 600 и 63 – всего один процент (1 %) составляли бывшие штабные работники дивизионного звена, получившие богатейший опыт планирования боевых операций и боев в различных регионах страны. Такова была «эффективность» гонений на бывших офицеров в Стране Советов в 20-х и начале 30-х годов. К сказанному добавим и тот факт, что из оставшихся в строю Красной армии этих 63 бывших военспецов в 1937–1938 гг. жертвами репрессий стали 38 человек (60 %).
Прошло уже более десяти лет существования Красной армии и службы в ней военных специалистов – генералов и офицеров старой армии, однако и вначале 30-х годов подозрительность к ним со стороны органов советской власти, особенно карательных органов, продолжала быть устойчивой. В одном из документов НКВД тех лет говорилось: «В РККА преимущественно в высших учреждениях на службе состоит значительное количество быв(шего) кадрового офицерства. Эта категория военспецов является по своему бывшему и социальному положению наиболее чуждой советской власти… Все они ждут падения советской власти» [14] .
14
Военные архивы России. Выпуск первый. М., 1993. С. 102.
Такое устойчивое мнение сложилось у «компетентных» органов страны. И волны арестов следовали одна за другой. Самая крупная из них последовала в 1930 г. Она затронула в первую очередь профессорско-преподавательский состав военных академий, где нашли работу многие бывшие генералы и офицеры, имевшие богатый опыт Первой мировой и Гражданской войн. В головном военно-учебном заведении Красной армии – Военной академии имени М.В. Фрунзе – были арестованы преподаватели: Н.Л. Владиславский-Крекшин (бывший генерал-майор), С.Г. Лукирский (быв. генерал-майор), Е.К. Смысловский (быв. генерал-майор), А.Е. Снесарев (быв. генерал-лейтенант), В.Г. Сухов (быв. подполковник) и др.
В 1931 г. в той же академии подверглись аресту: Е.М. Голубинцев (быв. полковник) А.Г. Лигнау (быв. генерал-майор), Д.Н. Надежный (быв. генерал-лейтенант), Н.П. Сапожников (быв. генерал-майор), С.А. Пугачев (быв. капитан), К.И. Бесядовский (быв. полковник), А.А. Свечин (быв. генерал-майор), С.Г. Бежанов (Сакварелидзе) – быв. подполковник и др. Тогда же был арестован и бывший преподаватель академии А.И. Верховский, работавший в то время начальником штаба Северо-Кавказского военного округа. Из других московских академий также сильно пострадала Военно-воздушная академия имени проф. Н.Е. Жуковского, из ленинградских – Военно-политическая, Военно-морская, Военно-медицинская академии.
В чем же их обвиняли? Конечно же, в контрреволюционной деятельности. Например, товарищеские вечера бывших сослуживцев и деловые совещания по обсуждению вопросов сорвершенствования учебного процесса со слушателями академии, а также встречи георгиевских кавалеров выдавались за контрреволюционные сборища с антисоветской тематикой. Свидетельствует упомянутый выше Е.М. Голубинцев: «Мне предъявлено обвинение в активном участии в военной контрреволюционной организации с целью низвержения советской власти. Тягчайшее преступление со всеми налицо увеличивающими вину обстоятельствами. В отношении себя заявляю – первое: а) никогда ни в какой контрреволюционной организации я не состоял и не знал о существовании таковых до моих допросов у следователя; б) никто никогда не предлагал мне вступить в ту или иную контрреволюционную организацию ни прямым, ни каким-либо косвенным предложением и никто не говорил о существовании таких организаций.
Второе: в апреле 1918 года я добровольно вступил в ряды Красной армии и честно прослужил в таковой почти тринадцать лет, являясь ее активным работником. Формулу лояльного работника я не признаю вообще, а в Красной армии не допускаю: командир Красной армии может быть только активным работником, командир Красной армии должен быть командир-революционер, готовый в любую минуту стать на защиту пролетарской революции. Таким я был, таков есть, и таким буду, если будет к тому предоставлена мне возможность» [15] .
15
Цит. по: Тинченко Ярослав. Указ. соч. С. 136–137.