Кукла на цепи. Одиссея крейсера «Улисс»
Шрифт:
Де Граф отвернулся и взглянул на голубой пикап.
– Если сержант Гропиус говорит, что там никого нет, значит, там никого нет. – Он помолчал, потом медленно продолжал, – ван Гельдер хитер. Это мы теперь знаем. Его нет в доме Гудбоди. Мои люди блокировали обе стороны канала и улицу. Стало быть, его здесь нет. Он где–то в другом месте.
– Да, в другом месте, но все же он здесь, – возразил я. – Если мы его не найдем, как долго вы оставите оцепление?
– Пока не перетряхнем и не проверим каждый дом на этой улице. Два часа. Может быть три.
– А потом он мог бы уйти?
– Да. Если бы, конечно, он тут был.
– Он здесь, – уверенно сказал я. –
– Нет.
– Это даст ему тридцать шесть часов. Сегодня ночью, а возможно, даже завтра вечером он спустится вниз и исчезнет.
– Моя голова, – де Граф снова приложил платок к ране, – у пистолета ван Гельдера очень твердая рукоятка. Боюсь, что…
– Тут, внизу, его действительно нет, – пояснил я терпеливо. – Обыски в домах – пустая трата времени. И я совершенно уверен, что он не сидит на дне канала, сдерживая дыхание. Итак, где он может быть?
Я изучающе посмотрел на темное, в изодранных тучах, небо. Глаза де Графа последовали за моим взглядом. Черный силуэт огромного подъемного крана казался почти достигающим облаков, конец его массивной горизонтальной стрелы терялся и темноте. Этот кран всегда представлялся мне странно грозным, а нынешним вечером, принимая во внимание то, что пришло на ум, он выглядел особенно мрачно и зловеще.
– Конечно, – прошептал де Граф. – Конечно.
– В таком случае я иду туда!
– Это безумие! Чистое безумие! Поглядите на себя, на свое лицо. Вы недостаточно хорошо себя чувствуете для подобных упражнений!
– Я чувствую себя прекрасно.
– Тогда я иду с вами, – решительно заявил де Граф.
– Нет.
– У меня есть молодые, ловкие сотрудники…
– Вы не имеете морального права требовать этого от кого бы то ни было из своих людей, а молодость и ловкость тут ни причем. И не настаивайте – бессмысленно. Кроме того, ситуация не годится для прямой атаки. Это надо сделать тихо, украдкой, либо вообще не делать.
– Он вас увидит, – де Граф, сознательно или нет, но принял мою точку зрения.
– Вовсе нет. С той высоты, где он сейчас, все внизу тонет в темноте.
– Мы можем подождать, – настаивал он. – Ведь до утра понедельника ему придется спуститься.
– Ван Гельдер не наслаждается зрелищем смерти. Это нам известно. Но смерть ему совершенно безразлична. Это нам тоже известно. Жизнь – жизнь других людей – ничего для него не значит.
– Ну и что?
– Его нет тут, внизу. Белинды тоже. Стало быть, она с ним там, наверху. А когда он будет спускаться, возьмет ее с собой – в виде живого щита. И ей не уцелеть…
Де Граф больше не пытался меня удерживать. Я оставил его у дверей церкви, направился на стройплощадку, подошел к крану и начал взбираться по нескончаемым ступенькам, косо помещенным внутри его каркаса. Это было долгое восхождение, и в своей нынешней форме я охотно бы от него отказался – при других обстоятельствах, хотя ничего особенно утомительного или опасного в нем не было. Одолев примерно три четверти пути, я остановился перевести дух и глянул вниз.
Никакого такого головокружения от высоты я не почувствовал. Все тонуло во тьме, слабые уличные фонари вдоль канала виднелись точками света, а сам канал – слабо светящейся ленточкой, такой далекой, почти нематериальной. Невозможно было разобрать очертаний ни одного из домов, разве что – петушка на кончике церковного шпиля, но и он находился в ста футах подо мной.
Перевел взгляд вверх – до кабины крана оставалось еще футов пятьдесят: темное четырехугольное пятно на фоне почти такого же темного неба. Я продолжал взбираться.
Всего десять футов отделяли меня от входного люка в полу кабины, когда между туч образовался просвет и выглянула луна, правда, только что народившаяся, но и этот свет показался ослепительно ярким, залил выкрашенный желтой краской кран, обнаружил каждую горизонтальную и вертикальную черточку его конструкции. Он осветил и меня, вследствие чего я узнал то особенное чувство, какое бывает у пилота, пойманного в луч прожектора: что я пригвожден к стене. Теперь стала видна чуть ли не каждая царапина на люке, и мне пришло в голову, что, коль скоро я так хорошо вижу все над собой, то кто–то в кабине может так же хорошо видеть то, что под ним, и чем дольше я остаюсь на месте, тем больше шансов меня обнаружить. Вынув пистолет из кобуры, я бесшумно преодолел несколько оставшихся ступенек, но тут люк легко приподнялся и в щель выглянул длинный и отвратительный на вид ствол оружия.
Вероятно, мне следовало почувствовать горечь разочарования, которая считается обязательной спутницей сознания окончательного поражения, но в тот день на мою долю выпало слишком много испытаний, все естественные чувства были уже израсходованы, и я принял неизбежное с фатализмом, который удивил даже меня самого. Это не назовешь добровольной капитуляцией. Если бы у меня была хоть тень шанса, я затеял бы стрельбу. Но шансов не было, и я примирился с этим.
– Это полицейский автомат, заряженный картечью. – Голос ван Гельдера имел металлический, глухой, я бы сказал, могильный оттенок, который вовсе не показался мне утешительным. – Вы знаете, что это значит.
– Знаю.
– Отдайте мне оружие. Рукояткой вперед.
Я с готовностью сделал это, благо опыта вручения своего оружия кому попало у меня накопилось предостаточно.
– А теперь – револьверчик из вашего носка.
Отдал ему и револьверчик. Люк распахнулся, и я увидел ван Гельдера в лучах луны, падающих сквозь окна кабины.
– Входите, – пригласил он. – Места хватит.
Места и впрямь было вполне достаточно, при надобности в кабине поместилось бы с дюжину людей. Ван Гельдер, как всегда спокойный и невозмутимый, повесил автомат на плечо. Белинда, бледная и обессилевшая, сидела и уголке на полу, а рядом с ней лежала большая кукла с Хейлера. Белинда попробовала улыбнуться мне, но это у нее не очень получилось. Было в ней что–то такое беззащитное и угнетенное, что я едва не бросился, чтобы вцепиться ван Гельдеру в горло, не обращая внимания на его оружие, но здравый смысл и мгновенная оценка расстояния привели лишь к тому, что я осторожно опустил люк, так же осторожно выпрямился и кивнул на автомат:
– Догадываюсь, что вы взяли эту штуку из полицейского пикапа, а?
– Верно догадываетесь.
– Должен был проверить.
– Должны были, – вздохнул ван Гельдер. – Я знал, что придете, но вы напрасно беспокоились. Отвернитесь.
Я отвернулся. В ударе по затылку не было ни удовольствия, ни гордости от собственной ловкости, какие прежде выказал Марсель, но его как раз хватило на то, чтобы на мгновенье оглушить меня и свалить на колени. Я смутно чувствовал, как что–то холодное и металлическое охватывает мне левое запястье, а когда снова начал активно интересоваться происходящим вокруг, убедился что сижу плечом к плечу с Белиндой, прикованный наручниками к ее правой руке, а цепочка пропущена через кольцо, приваренное к крышке люка. Я осторожно потрогал затылок: благодаря объединенным усилиям Марселя, Гудбоди, а теперь и ван Гельдера, голова отвратительно болела во всех местах, в каких только может болеть.