Куколка
Шрифт:
— Я могу подкинуть деньжат. Ты же знаешь: мне это ничего не стоит.
Что это? Попытка поиздеваться?
Лиар вгляделся в лицо ди Форкалонена и не увидел признаков насмешки.
— Нет, Раум, — после паузы ответил демон. — Спасибо, но нет. Я способен сам себя обеспечить.
Глава 26
Совещание в семействе ди Абез зашло в тупик.
— Ах, это ужасно, просто ужасно! — Мариза ди Абез рухнула в кресло и бессильно прикрыла лоб тыльной
Мастем раздраженно выдохнул сквозь зубы и потянулся к коробке с сигарами.
— Что я должен сделать?
— Что-нибудь! Вытащи его, приведи сюда силой!
— Мариза, — с нажимом произнес демон. — Валиар — взрослый. Он по закону имеет право жить, где сам пожелает, и с кем пожелает.
— Но не в трущобах же! — в ее голосе зазвенели слезы. — Бедный мальчик там, совсем один… Вынужден зарабатывать себе на черствый кусок хлеба тяжким трудом. Среди этих ужасных бандитов!
Она громко всхлипнула и приложила к краю глаз вышитый платочек.
Демон страдальчески вздохнул.
— Не преувеличивай. Лейтон приличный район. И работа у Валиара тоже вполне приличная… Ты сама хотела, чтобы он хлебнул реальной жизни.
— Я надеялась, что он одумается и вернется.
— А он не одумался, — даже с каким-то одобрением пробормотал демон. — Упрямый парень. Весь в меня.
Его тон категорически не понравился демонице.
— Ты так говоришь, как будто гордишься! — взвилась она.
— Я рад, что у нашего сына есть характер.
— Характер — это хорошо, — Хонорис демонстративно поставила фарфоровую чашку на блюдце. — Но мне тоже крайне не нравится, что мой внук работает по найму, да еще на такой ничтожной должности. Это возмутительно, просто недопустимо. Подумай, что будет, если об этом позоре пронюхают газетчики!
— И что я должен сделать?! Мы лишили парня денег: естественно, что он отправился их зарабатывать! Скажите спасибо, что не связался с какой-нибудь шакальей бандой!
— Насколько я помню, председатель совета директоров “Мотор Хтоник Ланс” — состоит с тобой в одном клубе.
На этих словах Мариза перестала плакать и с надеждой посмотрела на мужа.
— Ну уж нет! — возмутился Мастем. — Это уже грязная игра.
— Твое чистоплюйство неуместно, когда речь идет о добром имени семьи.
— Милый, пожалуйста… Спаси его!
Мастем ди Абез раздраженно закатил глаза.
— Мариза, не начинай! Разве не ты три недели назад, когда он только устроился, умоляла меня не вмешиваться? И, — тут он покосился на тещу, — Ничего не говорить твоей матери.
— Я думала, что у него ничего не получится.
— П-ф-ф, у моего внука и не получится, — демоница насмешливо скривила губы. — Это ведь я его учила. И в отличие от тебя, дорогая, он был хорошим учеником.
— В любом случае вмешаться
— И тебя совершенно не заботит, что он позорит нас?
— Меня заботит, чтобы мой сын был счастлив.
— Вот как?! — Хонорис возмущенно фыркнула. — Что же, дело твое. Я всегда говорила, что на мужчин ни в чем нельзя положиться. Мариза, если твой муж ничего не способен сделать, придется мне опять взять дело в свои руки.
— Спасибо, мама, — демоница всхлипнула от облегчения.
“Идиотизм! — мысленно простонал Мастем, понимая, что не сможет ни отговорить тещу, ни помешать ей. — Даже не надейся: после такого он точно не вернется.”
***
Мастем с трудом выпроводил тещу, уговорил супругу выпить сонного зелья и заперся в кабинете. Отодвинул в сторону картину, активировал последовательность рун на панели и извлек из сейфа черную лаковую шкатулку.
Глубоко вдохнул и выдохнул несколько раз, прежде чем распахнуть ее.
Портрет девушки. Портрет, не спектрография. Тогда, во времена его юности, спектрографий еще не существовало.
Кожа белее снега, темные брови вразлет, губы, как два лепестка роз. На тонкой шее цепочка с темно-синим сапфиром в оправе в цвет глаз. Его подарок…
Сердце кольнуло болью — привычной, не острой. Знакомой и даже немного приятной, с легким привкусом ностальгии, тоски по утраченной юности, когда казалось, что в мире нет ничего невозможного. Главное — любить и верить.
— Вот увидите: я не изменюсь, не уйду. Я не выгорю, потому что люблю вас!
Теплое пьяное лето, шелк ее волос и сладкое облако эмоций — настолько плотных и ярких, настолько вкусных и живых, что он пьет и пьет их, захлебываясь, хмелея, забывая себе в бесконечной синеве глаз. И хочется целовать ее — каждый пальчик, каждый ноготок. Быть с ней нежным, заботливым, сделать для нее все. Лишь бы она продолжала смотреть так же. Лишь бы снова и снова повторяла ему эти слова.
Любовь, восторг и нежность. Шафран и бирюза.
— Мы всегда будем вместе, Вилма. Я… я тоже…
Дети. Они верят, что законы мироздания не писаны для них. Что все возможно изменить, стоит только по-настоящему захотеть.
Но она все реже загорается от его прикосновений. Все реже на лице вспыхивает настоящая, не дежурная улыбка. И вкус эмоций — таких живых и бесконечно ярких в начале теперь бледен, невыразителен. Он из кожи лезет, чтобы добиться от нее хоть каких-то чувств, а ей все чаще все равно…