Кукушка
Шрифт:
На мгновение отвлекаюсь. Когда вновь смотрю на доктора Робинсон, в ее прищуренных глазах сверкает сталь.
– Вечером сюда заедет сержант Аллан. Вы готовы? Предупреждаю, Конни, он не такой вежливый, как я. Миндальничать не станет.
– Ах вот, значит, что вы делаете? Миндальничаете? По-моему, это нечестно.
Душно. Ее кожа лоснится. Губы все в мелких морщинах – от суровой мимики и частого курения. Для зрелой кожи это – смерть.
– Как думаете, Конни, почему вы здесь?
Такая она мне нравится: жесткая, твердокаменная. Мой уважометр
– Не надо с собой так строго, – замечаю я. – Не расстраивайтесь. Притворяются все. Может, отдельные счастливицы на самом деле что-то чувствуют. Надеюсь… Господи, очень надеюсь, что хоть кто-то в этом мире живет без лжи! Однако для остальных притворство крайне важно. Скажу больше – оно жизненно необходимо. Это фундамент, на котором мы строим свой мир.
Гляжу на листок на дереве. Тишина. Доктор Робинсон размышляет. Потом сознательно идет у меня на поводу.
– По-вашему, в отношениях нет места абсолютной правдивости?
Хороший вопрос. Он возвращает меня на год назад. Я в постели, нашей постели. Я люблю новую кровать: она огромная, удобная, сама по себе – целый дом. Воскресное утро, Карл принес мне кофе, за окном погожий денек. Я всем довольна. Слышу мультики по телевизору на первом этаже и чпоки футбольного мяча Джоша о стену дома…
– Однажды утром, – я поворачиваюсь к доктору Робинсон, – как мне показалось, без малейшего предупреждения, Проныра отхлебнул кофе и заявил, что несчастлив со мной уже много лет.
Смолкаю. Нет сил говорить. Это воспоминание до сих пор повергает в шок. Как можно не замечать, что твой партнер несчастен?!
– Продолжайте, – просит она и в самом деле внимательно слушает.
– В смысле, никто не ждет, что после семнадцати лет брака он будет прыгать от радости. Но он не производил впечатление несчастного.
– И как вы отреагировали?
Молчу, вспоминая, как мы сидели бок о бок на кровати, водитель и пассажир семейного автомобиля.
– Невольно восхитилась его честностью. И все же как только эти слова произнесены, как только высказаны сомнения, обратной дороги нет. Это начало конца…
– Или начало чего-то хорошего…
– Вам не понять – вы пока в безопасности, бултыхаетесь в своем притворстве и несете клиентам всякую галиматью.
Она поправляет волосы.
– Вы считаете, у честности нет шансов?
– Честность приводит к хаосу.
– Отношения меняются, им свойственно развитие.
– Ваш брак с Саем – компромисс?
– А ваш с Карлом?
О, заглотила наживку.
– Я думаю, у отношений больше шансов, если хотя бы на каком-то этапе в них была страсть. Увы, в нашем поколении, среди тех, кто познакомились около тридцати, многие просто пошли на сделку. В отличие от родителей, мы к этому возрасту уже познали страсть и, следовательно, могли сразу понять, что ее нет. А если у вас с этим человеком вообще никогда ее не было, вы, на мой взгляд, более или менее обречены. У вас с Душкой Саем была страсть?
– То есть вы ратуете за жизнь во лжи?
Я смеюсь и обвожу взглядом комнату,
– Всего лишь предупреждаю, – тихо отвечаю я. – Готовьтесь. «Будь готов! – Всегда готов!»
– Мы говорим о вас с Карлом. Как вы думаете, почему он был несчастен?
Вздыхаю.
– Почему человек несчастен после многих лет брака? Чем лучше знаешь, тем меньше ценишь. Он больше не чувствовал себя любимым, эмоционально, физически. Хотел быть желанным. Он меня раздражал, я его пилила. Видимо, я его кастрировала, лишила мужественности… Интересно, что для лишения женственности специального слова нет. Сам наш язык шовинистичен.
– Вы винили только себя?
Улыбаюсь.
– Я не располагала всеми фактами.
– А бывает так, что у нас есть все факты?
Смеюсь. Первый действительно хороший вопрос. Я даже готова поделиться с нею своим листиком. Смотрю в окно. Сидим молча добрую минуту – просто манна небесная, если оплата у доктора Робинсон почасовая.
– Кажется, он продает дом. – Я опять погружаюсь в печаль. – Можете с ним поговорить? Попросите немного подождать.
– Подождать чего?
– Ух-ух!
Изображаю сову. Просто потому, что умею, – терять уже нечего. Увы, с доктором Робинсон не интересно, она мое дурачество игнорирует.
– Разговоры с Карлом не входят в мои обязанности.
Бюрократ!
– Вы знаете, почему оказались здесь, Конни? – спрашивает она с искренним любопытством, без подвоха.
– Да.
– Расскажите.
– Меня нашли голой у реки…
Явно не тот ответ, которого она ждет. Продолжаю:
– Этому, кстати, есть объяснение.
Доктор Робинсон качает головой. Мои объяснения ее не волнуют.
– Конни, вы знаете, почему вы здесь?
Несколько мгновений играем в гляделки. Пожимаю плечами.
– О’кей. Давайте вернемся к Несс.
– Конечно, – отвечаю я, стараясь ей угодить.
Доктор Робинсон – единственный человек, с которым можно нормально поговорить, и я не хочу, чтобы она уходила.
– Что вас интересует?
– А что вы сами хотите рассказать?
– Правду, – отвечаю я, как примерная девочка.
Доктор Робинсон смягчается – вижу по глазам – и спокойно отвечает:
– Это мне и нужно.
Я передала ей бразды правления, теперь всё по инструкции.
– Итак, вы познакомились в парке, разговорились. Дети играют вместе, вы узнаёте кое-что друг о дружке, она тоже хочет писать, делает комплименты…
– Да, это важный момент. В следующий раз я увидела ее, кажется, когда опускала письмо в ящик на углу, точно не помню, столько лет прошло, – мы живем друг от друга за пять домов. В общем, Несс пыталась вытащить Полли из автокресла. Сначала я просто подумала, какая шикарная машина – ретро, красивого голубого цвета… А потом, когда она распрямилась, узнала ее, и – странное дело – она подстриглась точь-в-точь как я! С такой же челкой!