Куликовская битва. Поле Куликово
Шрифт:
– Стражников, упустивших крысу, сварить живьем.
– То уже не крыса, повелитель, то росомаха, готовая все пожрать. Стражники перебиты. Поручи росомаху мне.
– После битвы.
…Еще гудела степь от копыт, подошв и колес, а уж вблизи холма скученными бессчетными созвездиями загорались костры. По ним Мамай с вершины холма определял положение туменов. В русской стороне - редкие сторожевые огни, лишь в одном месте, посреди поля, светилось целое огненное кольцо. Может быть, там теперь Димитрий? Русские государи беспечны в отношении личной безопасности, пока не заворуются перед
В шатер Мамая, кряхтя, влез темник Батарбек, безбородый, гололобый, тощий. Степное солнце высушило его до крепости вечного камня: сколько Мамай помнит Батарбека, тот ни в одной черточке не переменился. Чем-то похож на Есутая: никого не трогает в Орде, и его задевать боятся; кроме войны и охоты, Батарбека ничто не интересует. В прежние времена он почти ежегодно совершал разорительные набеги на дальние земли, но с тех пор как Мамай запретил самовольные походы и потребовал сдавать оружие на склады в мирное время, Батарбек притих, устраивал в улусе большие охоты и учебные сражения, в которых нередко лилась и человеческая кровь. Подобных военачальников в Орде немало, они - порождение хищного государства, их и на войне интересует не столько добыча, сколько бивуачный быт, лишения походов, тепло и свет костров, волнение крови при звуках битв, вид поверженного врага и торжество своего войска.
Сидя на мягком ковре перед правителем, Батарбек долго щурился на переливы пламени свечей в развешанном на стенке шатра оружии, Мамай терпеливо ждал. Батарбек заговорил так, словно продолжал начатую ранее речь:
– Солнце уходило за край земли, я был на этом холме и видел московское войско. Оно велико, но солнце и тени от холмов мешали мне рассмотреть его хорошо.
– С каких пор, Батарбек, ты стал считать врагов, когда они еще стоят на ногах, а не лежат побитыми?
Темник, казалось, не заметил насмешки.
– Московское войско стоит на сильной позиции, его трудно окружить. У меня легкая конница. Сто тысяч стрел не разобьют даже крепостных ворот, но в поле теми же стрелами можно уложить большое войско. Нам следует подождать Литву и Рязань.
– А ты еще веришь, что они придут?
Темник молчал, следя за игрой света в зеркальной стали оружия. Наконец произнес:
– В моем тумене муллы готовят воинов к битве.
– Первым на левое крыло русов я пошлю тумен Бейбулата. Разве семь тысяч его всадников и двадцать тысяч ногаев, буртасов и ясов, половина которых спешена, не заменят одного рязанского полка?
Батарбек понятливо наклонил голову:
– Я уступлю славу первого хану Бейбулату, но в его тумене тоже ордынцы.
– Взбунтовавшиеся псы! Пусть они кровью смоют позор.
Батарбек снова наклонил голову.
– На центр московитов я двину фрягов и многие тысячи касогов. На правое их крыло - тридцать тысяч алан, кипчаков, других вассалов, которые заменят полки Ягайлы. Сброд? Да. Но даже песок, летящий тучами, засыпает города. Этот сброд для того и нужен мне, чтобы завалить трупами русские копья. Почти вся ордынская сила останется у меня в кулаке для главного удара.
В третий раз Батарбек наклонил голову:
– Ты великий воин, Мамай.
– Встретив улыбку, оглянулся на вход, вполголоса заговорил: - Я знаю, ты раздавишь врага даже половиной своей силы. Но чтобы победа не выпила много нашей крови, надо внести смятение в стан врага. Пошли своего племянника Тюлюбека со мной в обход московского войска. Мы застанем врасплох русские города, и в полках Димитрия начнется смута. Ты одержишь две победы сразу: одну здесь, над Димитрием, а с нею получишь ключи от Тулы, Калуги, Тарусы, Серпухова, Коломны и других городов со всеми богатствами. Ведь русы не успеют их спрятать и уничтожить. Тогда отсюда ты мог бы идти прямо на Москву.
"Он предлагает мне мой собственный замысел! Старый волк хочет погонять на воле баранов, пока мы тут тонем в крови? Но волк, кажется, не понимает, что Димитрий сам навязывает мне битву. Сам! И, значит, битве быть завтра… Пророк мудр, но и ему неведомо то, что открыто аллаху".
– Я решил не распылять войско, - сказал отрывисто.
– Все московские стены падут, когда падет Димитрий с его полками.
Вошли трое мурз, ранее посланных Мамаем в войско, за ними - Темир-бек, Герцог, молодой хан Тюлюбек - племянник Мамая.
– Не много ли вас собралось в моем шатре теперь? Когда я даю это право приближенным, они не должны думать, будто повелитель без них не может выпить и чашки кумыса. Вы должны быть моими глазами и ушами в туменах.
Мурза со знаком тысячника, из тех, что, не имея отрядов, находились в свите, исполняя обязанности именитых рассыльных и доносчиков (полковники без полков, генералы без дивизий), польстил пословицей:
– К воде, обильной растениями, слетается много птиц; в юрте, где живет мудрец, собирается много гостей… Мы пришли, повелитель, сообщить тебе: тумены расположились, как ты велел. Воины ждут твоего слова, чтобы броситься на врага.
– Воинам сейчас надо спать. Темир-бек, я получил твою весть, ты сделал быстро и хорошо. Почему ты задержался?
– Я помогал передвинуть тумен Бейбулата. Батарбек сначала не хотел уступать места, я действовал твоим именем.
– Ты делал правильно.
– Скосился на невозмутимого Батарбека: "То-то старый волк прибежал в мой шатер выведать".
– Садитесь все. Племянник, твое место рядом со мной. Герцог, я слушаю тебя.
– Милостивый хан, на фланги мне нужны крепкие тысячи. Касоги ненадежны. Это не войско, а дикая орда… -Поперхнулся, крякнул, дернул закрученный ус.
– Они не понимают строя, они рассеются по полю и откроют мои фланги для ударов московской конницы.
– Московской коннице будет не до твоих флангов. Но я добавлю в отряды касогов по две сотни татар. Они укажут место горскому сброду. Ты все сказал?
– Хочу спросить: где полки Литвы и Рязани?
Как две змеи, руки Мамая ускользнули в рукава и там сжались в камни, знакомый мурзам красный блеск явился в глазах.
– Ты получил свое золото? Ступай и делай свое дело!
Уходя, Герцог сердито заворчал.
– Что он сказал?
Толмач испуганно посмотрел на повелителя.
– Он сказал… он сомневается: из тех ли рук взял золото?