Куликовская битва. Поле Куликово
Шрифт:
– Не первый день стоим мы у Дона, а кто из вас ответит: где сейчас князь Димитрий? Что он замышляет? Сколько у него войска? Где оно?.. Ну!..
Мурзы и наяны опустили головы под сверлящим взглядом правителя. Наконец кто-то робко заикнулся:
– Повелитель сам командует войском Орды, ему известно все.
– Чтобы повелитель знал все, начальники передовых и боковых туменов должны ежедневно присылать ему вести о враге. Где они?
После паузы заговорил старый темник Батарбек:
– Мною послано много людей в русские земли - высматривать, слушать,
– Благодарю, Батарбек, но порубежье уже неспокойно. Теперь русы увидели плеть, страх мы посеяли, и надо прекратить разорение ближних сел. Иначе в первые дни нам придется идти через пустыню. Пусть граница успокоится - тогда все будет наше.
Кулаки Мамая сжались до белизны - вспомнил Авдула: "Как же я мог пощадить трусов!"
– Что делается в рязанских землях, мне известно. Но кто мне скажет точно, где теперь Димитрий?
– Пойманный нами странник говорит, что Димитрий от твоего гнева укрылся в Новгороде с женой и детьми, - голос Алтына.
– Наш человек Федька Бастрык, сидящий в земле рязанского князя, прислал своих людей с возами ячменя. Они уверяют, что Димитрий собрал свой полк и затворился в Москве, - писклявый голос Бейбулата.
– Мои люди пытали пленного руса из воинской сторожи, и он уверял, что князь с воеводой Боброком отправился к другим князьям за помощью. Войску он не велит покидать московские стены, - голос начальника одного из головных туменов.
– Так. Две вести похожие, и они совпадают с моими. А Федьку пора пересадить в Москву.
– Повелитель!
– заговорил Алтын.
– Разве нам не довольно того, что Димитрий не хочет исполнить твою волю?
У входа зазвучали голоса, откинулся полог, вошел запыленный сотник сменной гвардии.
– Дерзкий! Как ты смеешь врываться на совет ханов?
– крикнул пожилой чингизид Темучин, но сотник и не глянул на него.
– Повелитель! К тебе посол московского князя Димитрия!
Мамай вскочил.
– Где он? Где посол?
– Здесь, в твоем курене. Я сам привез его. За ним идут люди с богатыми подарками, я приставил к ним нукеров.
– Давай посла!
– Он просит переодеться с дороги.
– Веди! Мне нужен посол, а не его боярский кафтан!
– метнул взгляд по лицам мурз - будто провел лезвием.
– С послом говорю я. Всем молчать и слушать.
Вошел просто одетый русобородый, приземистый мужчина средних лет. Серые глаза его без удивления оглядели высокое собрание, он низко поклонился Мамаю, певучим голосом заговорил:
– Тебе, царю Золотой Орды, владыке восточных и полуденных народов, кланяется государь мой, великий князь Владимирский и Московский Димитрий Иванович. Он шлет тебе свои подарки и велит справиться о твоем здравии.
– С чем приехал, Захария?
– резко спросил Мамай. Этого человека, опытного московского посла Захарию Тетюшкова, он не раз принимал в своей столице.
– Шлет тебе государь мой и золото, и ткани драгоценные, и соболей черных…
– Я не о том, - перебил Мамай.
– Где ответ князя на мое письмо?
Захария распахнул полы широкого дорожного кафтана, извлек с груди небольшой свиток пергамента, протянул с поклоном. Один из телохранителей выхватил свиток, быстро оглядел, понюхал, хотел было передать придворному толмачу, но Мамай сам протянул руку, схватил пергамент, сломал печати, развернул грамоту, впился глазами. В первый момент лицо его отразило изумление, потом - гнев.
– Твой князь не ошибся ли, посылая эту грамоту ко мне? Он не выпил ли перед тем крепкого меда?
Посол стоял перед Мамаем свободно и прямо - единственный невозмутимый человек в шатре.
– Мой князь не любит крепких медов. И грамоты он не перепутал. Москва готова и дальше платить дань, какую платит ныне. О большем речи быть не может.
Слова посла вызвали яростные крики мурз. Еще миг - и его разнесут в клочья. Мамай властным жестом заглушил голоса.
– Ты, Захария, верно служишь своему государю. Не знаю, чем он тебя наградит за службу, но такого вестника, каким ты ко мне явился, вполне достойно то, что отпало от моей ноги.
Мамай сорвал туфлю, с силой швырнул в грудь посла. Лицо Тетюшкова осталось спокойным, лишь жесткая темень прошла в глубине серых глаз.
– А дары Димитрия я принимаю. Слышите, мурзы? Возьмите дары московские да купите на них плетей. Нынче много плетей нам понадобится.
Мамай упорно искал в лице посла смятение и страх, но не находил. Вот так же бесстрашно стоял перед ним и тот русский воин, схваченный в степи, которого он, Мамай, отправил к Димитрию с предостережением от непокорства. Они что, не боятся смерти? Чепуха! Смерти боится каждый человек, даже отчаявшийся самоубийца, сыплющий яд в пиалу с водой. Но Мамай знал: бестрепетно смотрят в лицо врага люди, которые чуют за собой мощную силу. Ибо, умирая, они заранее знают, что смерть их будет отмщена. Одно движение руки, и дерзкого посла поволокут в пыли - бить, топтать, ломать кости, рвать жилы. Убьют тело, а несломленный дух будет по-прежнему стоять перед глазами, и за ним - темная, гневная сила отмщения. Ведь казнь посла способна разъярить целый народ. Трусов казнить легко, они не помнятся, храбрых казнить страшно - они навечно остаются в памяти с вызывающей, неубитой гордостью и презрением во взгляде. Какая все-таки загадочная и странная сила - смелый человек!
– Не трогать его!
– крикнул гудящим, как разозленные осы, мурзам.
– Посла не казнят. Посол говорит устами своего государя. Мы услышали дерзость улусника моего Димитрия, он за нее и ответит. Ты, Захария, смелый человек и в службе верный. Иди ко мне. Я сильней и богаче Димитрия, верных людей ценить умею. За туфлю не гневись - то награда за службу княжескую. За ханскую службу и награды будут ханские.
С тайным удовлетворением заметил Мамай облегчение в глазах Тетюшкова. "Не верил, что уйдет живым. И ты, московский посол, боишься смерти".