Культура имеет значение

Хантингтон Самюэль

U.S. Bureau of the Census. World Population Profile: 1996. Washington, D.C.: Government Printing Office.

Weber, Max. 1958. The Protestant Ethic and the Spirit of Capitalism. New York: Scribner’s.

Welzel, Christian, and Ronald Inglehart. “Analyzing Democratic Change and Stability: A Human Development Theory of Democracy” (находится в печати).

Фрэнсис Фукуяма

Социальный капитал^*

Наиболее простым образом социальный капитал можно определить как свод неформальных правил или норм, разделяемых членами группы и

позволяющих им взаимодействовать друг с другом. Если члены группы ожидают, что их сотоварищи будут вести себя надежно и честно, значит, они доверяют друг другу. Доверие играет роль своеобразной «смазки», позволяющей группе или организации функционировать более эффективно.

Сам по себе факт общности ценностей и норм еще не производит социальный капитал, поскольку такие ценности вполне могут оказаться ложными. К примеру, несмотря на стойкую приверженность населения определенным социальным нормам, Южную Италию повсеместно считают регионом, испытывающим дефицит доверия и социального капитала. Социолог Диего Гамбетта рассказывает следующую историю:

«Отставной босс мафии вспоминал, как однажды в детстве отец-бандит посадил его на высокий забор, а потом предложил прыгнуть вниз, обещая поймать мальчика. Поначалу ребенок отказывался, но папа настаивал до тех пор, пока тот не прыгнул. В результате малыш разбил себе лицо, а урок, который намеревался преподнести ему отец, был обобщен в следующих словах: «Тебе нужно научиться не доверять даже собственным родителям».¹

Мафию отличает наличие строгого поведенческого кодекса (omerta), а об отдельных мафиози принято говорить как о «людях чести». Тем не менее, за пределами узкого криминального круга такие установки не применяются. Что касается прочих членов сицилийского общества, то их кредо формулируется так: «при малейшей возможности старайся использовать любого человека, не являющегося твоим родственником, поскольку в противном случае он сам использует тебя». Впрочем, как видно из вышеприведенного примера, даже семья не всегда выступает здесь ограничителем. Подобные нормы, бесспорно, не способствуют социальному сотрудничеству, а их негативные последствия в сфере государственного управления и экономического развития широко документированы.² Южная Италия, один из беднейших регионов Западной Европы, традиционно воспроизводит коррупцию, поразившую политическую систему страны.

Нормы, созидающие социальный капитал, напротив, должны включать в себя такие добродетели, как правдивость, обязательность, взаимность. Неудивительно, что они в значительной мере созвучны тем пуританским ценностям, которые, по мнению Макса Вебера, сыграли решающую роль в становлении западного капитализма.

Тем или иным запасом социального капитала обладает любое общество; реальные различия между ними обусловлены так называемым «радиусом доверия». Иначе говоря, кооперативные нормы, подобные честности и ориентации на взаимность, могут практиковаться в отношении небольших групп людей, не затрагивая остальных членов того же общества. Одним из очевидных источников социального капитала повсюду выступает семья.

Однако прочность семейных уз в разных обществах различна; она также варьирует по отношению к иным типам социальных обязательств. Иногда между узами доверия и взаимности внутри семьи и вне ее складывается обратная зависимость: они очень сильны в первом случае, но малозаметны во втором. В Китае и Латинской Америке семьи по-настоящему крепки, но в них не принято доверять посторонним, а уровень честности и сотрудничества во «внешней» общественной жизни значительно ниже, чем в семье. Следствием такого положения вещей оказывается широкое распространение непотизма и коррупции. В глазах Вебера протестантская Реформация была важна не потому, что она поощряла честность, взаимность и бережливость среди отдельных предпринимателей, но потому, что благодаря ей перечисленные добродетели впервые вышли за пределы семейной жизни.

Разумеется, даже при отсутствии социального капитала вполне можно сформировать успешно функционирующие социальные группы, используя разнообразные формальные механизмы координации — такие как контракты, иерархии,

конституции, правовые системы и так далее. Но наличие неформальных норм заметно сокращает то, что экономисты называют «трансакционными издержками», — затраты, связанные с подготовкой и заключением соглашений, а также обеспечением их соблюдения. Кроме того, в определенных обстоятельствах социальный капитал способствует более высокой степени новаторства и облегчает внутригрупповую адаптацию.

Выгоды, приносимые социальным капиталом, выходят далеко за пределы экономической сферы. Его наличие имеет важнейшее значение для становления здорового гражданского общества — тех групп и ассоциаций, которые заполняют пространство между семьей и государством. Принято считать, что гражданское общество, с падением «берлинской стены» оказавшееся в фокусе общественного внимания в бывших коммунистических странах, играет ключевую роль в успехе демократии. Социальный капитал позволяет различным общественным группам объединяться ради отстаивания собственных интересов, которые в противном случае могли бы остаться проигнорированными могучим государством.³

Хотя наличие социального капитала и гражданского общества широко превозносят, стоит отметить, что обладание ими отнюдь не всегда является благом. В координации нуждается любая общественная деятельность, независимо от ее направленности. И мафия, и ку-клукс-клан представляют собой составные части американского гражданского общества; обе организации располагают социальным капиталом, но при этом действуют во вред социуму. В экономике никакая реформа производства не обходится без групповой координации, но когда технологии или рынки меняются, возникает потребность в ином типе взаимодействия, затрагивающем совершенно иной круг участников. Причем нити социальной взаимности, стимулировавшие производство ранее, теперь превращаются в препоны. Именно такая история произошла со многими японскими корпорациями в 1990-е годы. Развивая экономическую метафору, можно сказать, что к определенному моменту социальный капитал способен устаревать и обесцениваться.

То обстоятельство, что социальный капитал в некоторых случаях используется для деструктивных целей или превращается в препятствие на пути прогресса, не отменяет весьма распространенного убеждения в его полезности. В конце концов, и физический капитал далеко не всегда приносит пользу. Он не только устаревает, но зачастую применяется для изготовления огнестрельного оружия, медикаментов типа талидомида^*, безвкусных развлечений и прочих «социальных зол». Но с негативными проявлениями капитала, как физического, так и социального, общество борется с помощью законов; отсюда можно заключить, что в своих отрицательных аспектах социальный капитал не более вреден, чем капитал физический.

Именно так его рассматривает большинство специалистов, пользующихся данным понятием. Насколько нам известно, впервые термин «социальный капитал» был употреблен Лидой Ханифан в 1916 году для описания общинных школ в сельской местности.⁴ В своей классической работе «Смерть и жизнь больших городов Америки» Джейн Якобс также обращается к нему; она поясняет, что плотная социальная сеть, которая складывается в старых городских районах, является формой социального капитала, укрепляющей общественную безопасность.⁵ В 1970-е годы экономист Гленн Лоури и социолог Айвэн Лайт использовали термин «социальный капитал» для анализа городской экономики. По наблюдениям этих авторов, афроамериканцам не хватало тех уз доверия и социальной вовлеченности, которые наблюдались у американцев азиатского происхождения и прочих этнических меньшинств, что во многом объясняло неразвитость негритянского малого бизнеса.⁶ В 1980-е годы термин «социальный капитал» был введен в широкий оборот социологом Джеймсом Колмэном⁷ и политологом Робертом Патнэмом. Последнему удалось спровоцировать горячие дебаты о роли социального капитала и гражданского общества в Италии и Соединенных Штатах.