Культурогенез и культурное наследие

Коллектив авторов

Следует иметь в виду, что из-за внезапного расформирования многие исследования сотрудников Секции были только намечены или даже начаты, но не были доведены до своего логического завершения. В числе недостатков работы Секции можно упомянуть недостаточно четкое понимание содержательных границ и специфики генетики культуры; отсутствие внятной дефиниции для самого термина «генетика культуры»; неразработанность методов исследования истории культуры в генетическом разрезе (в этом направлении были предприняты лишь первые шаги, правда, весьма успешные – Марр, Зеленин, Мещанинов, Фрейденберг, Пропп и др.); прямолинейность в понимании взаимообусловленности культурно-генетических, социально-генетических, глоттогонических и этногонических процессов. Кроме того, нельзя закрывать глаза также и на случайный список представляемых на заседаниях докладов – многие заявленные темы лишь с большой натяжкой имеют отношение к изучению генетических механизмов культуры. Наконец, недостаточно скоординированы были между собой предпринимавшиеся теоретические (фундаментальные) и практические (полевые экспедиции) исследования по вопросам генетики культуры. Справедливости ради надо сказать, что большинство из отмеченных недостатков было очевидно и для самих сотрудников секции. Можно только предполагать на какой уровень вышла бы отечественная культурогенетика уже в начале 1930-х гг., если бы этим «Перспективным планам» суждено было сбыться.

Вместе с тем, даже то, что удалось сделать сотрудникам секции генетики культуры за эти четыре года, весьма впечатляет. Прежде всего, сам факт, что впервые в истории науки исследования в области генетики культуры были институализированы – была выделена особая межотраслевая ячейка в рамках ГАИМК для объединения и координации усилий ведущих специалистов из разных дисциплин в целях разработки культурно-генетических вопросов. Затем представляется значимой принципиальная установка на комплексность и междисциплинарность (в тогдашней терминологии «синтетичность»). Важным достижением было, несомненно, также обращение не только к изучению функционирования генетических механизмов культуры в прошлом, но и к их действию вплоть до современности. Большое значение придавалось интенсивной и широкомасштабной экспедиционной деятельности по практическому изучению культурно-генетических процессов; при этом надо учитывать, что полевые исследования проходили в условиях острой нехватки финансирования и царившей повсюду разрухи. В целом можно констатировать, что в разработках секции генетики культуры уже вполне отчетливо проглядывают предпосылки для развития теоретической и прикладной культурогенетики.

Домрачев Д.

Изучение письменной культуры: к постановке проблемы

Роман с загадками, роман письменности – это некая метаморфоза: письменность родилась шесть тысяч лет назад, чтобы записывать подсчеты и составлять реестры, и стала способом думать, воспринимать, создавать, существовать. Теперь она, по выражению Ролана Барта, стала потребностью свободно изъясняться на языке.

Жорж Жан. История письменности и книгопечатания.

Письменность, как и культура, уже давно является объектом изучения для многих наук. Если понимать под письменностью всего лишь совокупность графических знаков, передающих речевое сообщение, то окажется, несмотря на очевидное упрощение, что изучить даже этот материал нелегко. Существуют тексты, которые нуждаются в дешифровке, многие требуют дополнительной интерпретации, и, наконец, есть те, которые просто еще не найдены. Список литературы, посвященной изучению письменности, довольно обширен [15] . Каждый из этих классических авторов по-своему понимает письменность. Но здесь важно другое: традиционные исследования письма, как правило, не выходят за рамки чисто языковой интерпретации текстов.

15

Гельб И.Е. Опыт изучения письма. Основы грамматологии / Пер. с англ. под ред. и с предисл. И.М. Дьяконова. – М.: Едиториал УРСС, 2004; Дирингер Д. Алфавит /Пер. с англ. И.М. Дунаевской, Г.А. Зографа, И.А. Перельмутера; под ред. И.М. Дьяконова – М., 1963; Фридрих И. История письма. – М.: Едиториал УРСС, 2001.

Основная цель этой статьи – переместить письмо из довольно абстрактной лингвистической реальности в реальность социокультурную, и наметить теоретические основания к исследованию такого феномена, как письменная культура. Письменная культура – это составное понятие, как, например, «культура японского сада», или «культура игры в шахматы», или «культура чаепития», или «культура повседневности» и т.д. Этот термин имеет аналогии в других языках. Так, например, в английском имеются два слова, подходящие по содержанию к понятию «письменная культура», – literfacy и written culture. Во французском есть слово culture ecrite, а в норвежском – skriftkultur. Для изучения феномена, обозначаемого этими понятиями, в этих странах существуют свои дисциплины. Например, literacy studies (англо-американская традиция), или skriftkulturforskning (Норвегия). В отечественной науке соответствующей дисциплины пока нет. В задачу статьи входит обоснование оправданных теоретических подходов к анализу самого феномена письменной культуры.

Прибавление к какому-либо слову понятия «культура» мгновенно трансформирует его исходный смысл. Наверное, все хорошо чувствуют разницу между понятиями «письмо» и «культура письма». Но чувствуют это скорее интуитивно. В действительности же не так просто по всем правилам научного дискурса ответить на вопрос, в чем разница? Тем не менее, здесь заметна одна ассоциативная связь. Когда говорят «письмо», то скорее имеют в виду либо понятие (например, письменность, алфавит и т. п.), либо процесс (к примеру, написание, записывание и т.п.), но в довольно абстрактном виде. А при употреблении термина «культура письма», сразу же напрашивается, помимо прочего, ассоциация с некой совокупностью практик, которые являются чем-то особенным или даже уникальным. Или – особо значимым. Вот эти практики, социально и культурно обусловленные, а также их семиотические правила, по всей видимости, и делают письмо «'культурой письма'». Можно обозначить этот подход как прагматический.

Изучением письменной культуры могут заниматься разные науки: филология, семиотика, культурная и социальная антропология, история, библиография, социология и т. д. Этот список можно продолжить и дальше. На первый взгляд кажется очевидным, что филология должна занимать в нем одно из первых мест. Но это не совсем так, ведь в данном случае не так важен текст сам по себе (в качестве источника информации), как те практики, в которые он вовлечен, например, создание, восприятие, распространение, чтение, печатание и т. д. Иными словами, филология изучает лишь определенную часть письменной культуры, но не ее целиком.

Исследования письменной культуры невозможны и без социальной и культурной антропологии. В них все начиналось с изучения грамотности (literacy), или в еще более узком смысле – «алфавитизации» (alphabetization) человека, т.е. усвоения алфавита, и этот аспект силен и поныне [16] . В связи с этим, в указанных дисциплинах получила развитие соответствующая классификация обществ на письменные (literate) и бесписьменные (non-literate) [17] .

16

Berge K. L. Skriftkultur // Skriftkultur / Red. Walton S. – Oslo, 2004. – S. 5-15/

17

Goody J., Watt I. The Consequences of Literacy (1963) // Language and Social Context: Selected Readings ed. by Giglioli P. P. – London, 1990 – P. 311-358.

Довольно интересным направлением является история книгопечатания, изучение которого зародилось на стыке целого ряда дисциплин [18] . Но все это показывает лишь то, как возможно изучение письменной культуры с разных сторон, но не пример ее целостного исследования. При этом внимание ученых чаще привлечено к письму и текстам, чем к связанным с ними культурным практикам.

Пожалуй, наиболее близок к изучению собственно письменной культуры в контексте теории практик один из виднейших представителей современной французской исторической науки, руководитель исследований в Высшей школе социальных наук в Париже, Р. Шартье [19] . Он анализирует письменную культуру как совокупность текстов в определенных социокультурных условиях, и практик, в которые вовлечены эти тексты (различные способы чтения, распространения, хранения и т.д.).

18

Eisenstein E. The Printing Revolution in Early Modern Europe. – Cambridge UK ; New York: Cambridge University Press, 2005; Ong W. Orality and Literacy: The Technologizing of the Word. – New York: Methuen, 1988.

19

Шартье Р. Письменная культура и общество / Пер. с фр. и послесл. И.К. Стаф. – М.: Новое издательство, 2006.

Важно отметить, что основной упор в данной статье делается не на недостаточной полноте вышеуказанных подходов, а на самой исследовательской позиции, или точке зрения, из которой смотрит на свой объект исследователь письменной культуры. Основной тезис состоит в том, что исследовательская позиция должна основываться, прежде всего, на «семиотической теории практик», культурной антропологии, исследованиях грамотности (literacy studies) и социолингвистике. Главной задачей любого исследователя письменной культуры, таким образом, является прагматическое изучение письма в контексте определенной культуры; своего рода «практическая история письменности».

Свое эссе 1960 года «Писатели и пишущие» Р. Барт начинает так: «Кто говорит? Кто пишет? У нас пока что нет социологии слова. Нам лишь известно, что слово есть форма власти и что особая группа людей (нечто среднее между корпорацией и классом) определяется как раз тем, что более или менее безраздельно владеет языком нации» [20] . Поддерживая мысль Р. Барта о необходимости социологии слова, заметим, что, вместе с тем, необходима и некая «культурология слова». Написанное слово в контексте общества и культуры как мира смыслов. Вот на этой, пока еще мнимой, «социальной культурологии написанного слова» следует остановиться подробнее. Какие для нее есть основания?

20

Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика: Пер. с фр. / Сост., общ. ред. и вступ. ст. Г.К. Косикова. – М.: «Прогресс», «Универс», 1994. – С. 133.