Кумир и поклонницы
Шрифт:
— Знаешь, Джен, — продолжал Люк в ответ на мое молчание, — я не верю, что ты только майонез. Если вспомнить, как ты на меня огрызнулась в тот день в дамском туалете…
Я вздрогнула, мне не хотелось вспоминать о том ужасном моменте. Но Люк не отступал.
— …Я знаю, что ты не просто славная миленькая Джен Гриинли, всеобщий лучший друг. Я думаю, ты больше, чем майонез. Много больше. — Он снял очки — они уже были ему не нужны, поскольку теперь все знали, кто он такой — и я смогла разглядеть, что у него глаза голубые, голубые и глубокие, как озеро перед нами.
— По
Спросите Энни
Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!
В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.
Дорогая Энни!
Меня пригласила на вечеринку, где, как я знаю, будет спиртное. Яне пью, потому что мне это просто не нравится, и еще мне не нравится находиться рядом с пьяными людьми. Но я не хочу, чтобы мои друзья считали меня рохлей. Что я должен делать?
Непьющий Дэн
Дорогой Дэн!
Спланируй что-нибудь другое. А потом скажи своим друзьям, что не можешь прийти. И перестань придавать значение тому, что они думают. Если они не уважают твои желания, то они не настоящие друзья, ведь так?
Энни
Десятая глава
Я знаю, что вы думаете. ЗНАЧИТ, ЛЮК СТРАЙКЕР ГОВОРИТ, ЧТО ТЫ ОСОБЕННЫЙ СОУС. И ЧТО В ЭТОМ ТАКОГО? ОН ЖЕ СУМАСШЕДШИЙ. И НЕ ПОХОЖЕ, ЧТОБЫ ОН ХОТЕЛ ТЕБЯ ПОЦЕЛОВАТЬ ИЛИ ЕЩЕ ЧТО-НИБУДЬ.
И, правда, Люк Страйкер не хочет меня поцеловать. Или, по крайней мере, если и хочет, то никак этого не показывает.
И, по-честному, если бы он и захотел, взволновало бы это меня? Нет. Потому что я, не то, что девочки моего возраста — во всяком случае, те, которые живут в моем городе, — я не влюблена в Люка Страйкера.
Я не хотела, чтобы Люк Страйкер меня поцеловал.
Но я начала думать, что, может быть, он и не сумасшедший.
Люк не стал провожать меня домой. Полагаю, он очень устал от своих нравоучений. Знаете, по поводу того, что я обладаю большим потенциалом и что люди значительные несут значительную ответственность, и что где бы мы были, если бы Черчилль во время Второй мировой войны повернулся бы к людям спиной?
Когда большой черный лимузин появился на моей улице, это не было ОСОБЕННО сильной сенсацией. То есть, конечно, все соседи перестали заниматься своими делами — стричь газоны, ухаживать за садом, затаскивать в дом купленные продукты — и уставились на лимузин, остановившийся перед моим домом и на меня, вылезающую с заднего сиденья. Мои братья в изумлении выскочили из дома и пожелали узнать, где я была. Моя мама, только что вернувшаяся с работы, раскрыв рот, стояла посреди двора и таращилась на меня и на длинный черный лимузин, из которого я вышла.
Первой меня поймала Трина. Она, должно быть, подкарауливала мое возвращение, выглядывая из окна спальни. Трина вылетела из дверей, за спиной, как пелерина, развевались ее черные волосы,
— Огосподигосподигосподигосподи, — кричала Трина, хватая меня за руки. — Не могу поверить, что ты провела целый день с ЛЮКОМ СТРАЙКЕРОМ!!!!
Как только мои братья услышали это — все было кончено. Я не думала, что случившееся у торгового центра, уж очень заинтересует малышей. Но оказывается им не терпелось узнать подробности. Да, я им все объяснила. Я знала степень их заинтересованности Люком Страйкером, все же они были мальчишками, правда, я все-таки не достала Рику телефон агента Люка.
Моя мама внимательно выслушала всю историю — правда, я рассказала только о том, как Люк привез меня к себе на озеро, чтобы прочесть мне лекцию по поводу того, что я живу не в соответствии с моими возможностями. При этом мне казалось, что я провела день с каким-то наставником. И, знаете, у этого наставника были глаза голубые, как озеро, и потрясающая улыбка… Так вот, выслушав эту историю, мама сказала:
— Что ж, это не смешно, — а затем она вошла в дом, вероятно, для того чтобы позвонить всем и рассказать: ВЫ НЕ ПОВЕРИТЕ, ЧТО СЕГОДНЯ СЛУЧИЛОСЬ С ДЖЕННИ!
Как только мама и братья удалились, Трина потащила меня на нашу веранду, которую сделал мой папа, и усадила на качалку, которую мама украсила подушкой с вышитыми — вы не поверите — сердечками.
— Так, — сказала Трина. — Рассказывай все с самого начала. О чем ТОЧНО вы с Люком разговаривали?
Мне не хотелось говорить Трине всю правду. Потому что в этом она ничего не понимает. Она разбирается в хореографии мистера Холла — это для нее не проблема. И, несомненно, она понимает все о «майонезе». Ведь это она первая так меня назвала.
Но когда дело доходит до — ох, не знаю, до того, что говорила мне кинозвезда о моем поведении, которое не соответствует тому, чем мог бы гордиться Черчилль? — это не Трининого ума дело. Пытался ли Люк поцеловать меня? Нет проблем, это я могла бы рассказать Трине.
Но его нравоучения о моей ответственности, как человеческого существа, которое может совершить преобразования в клэйтонской средней школе? Хм-м, нет уж.
— Ох, — сказала я Трине, когда мы забрались на террасу. — Знаешь, просто ерунда, Я думаю, он на самом деле страдает. По Анжелике.
В сущности, я ничего об этом не знала — ведь Люк сказал только, что собирается вывести татуировку. Но прозвучало это хорошо.
— Я думаю, он приехал сюда, чтобы развеяться, — продолжала я. — Но то, как все себя вели на стоянке… Это просто неприлично…
— Расскажи мне обо всем. — Трина вытаращила глаза. — Просто не верится! Ты видела, как скучная Лиз ухватила его ноги? Кто знал, что она такая дрянь?
Я решила не говорить Трине, что она сама была лишь на йоту лучше.
— Он совсем не упоминал меня? — спрашивала Трина.