Кунигас. Маслав (сборник)
Шрифт:
– Ну, пусть с ним будут пруссаки и поморяне, зато с нами – императорские и Ярославовы полки, – возразил Самко. – У него дерзость и высокомерие, а у нашего государя – корона, и будет он помазан на царство и благословлен, и Бог будет с ним!
Проговорив это, Дрыя встал и обнял печального Доливу.
– Брат мой, – сказал он, – если бы была у меня сила, чтобы удержать тебя с нами, я бы в ноги тебе поклонился… останься с нами…
– И не говори мне об этом, – с нетерпением отвечал Вшебор, – я там оставил брата, – меня отправили, заставив поклясться, что я вернусь,
Самко пристально взглянул ему в глаза, и Вшебор невольно зарумянился под этим взглядом.
– Вшебор, брат мой, кого ты там оставил кроме брата?
Долива, слегка рассерженный и пристыженный в то же время, отвернулся.
– Клянусь жизнью, что ты там больше оставил, чем брата. И отгадаю, кого, – говорил Дрыя. – По дороге вы спасли Спыткову, она и сама недурная бабенка, а дочка у нее – красавица.
– Должно быть, покружили тебе голову либо черные, либо голубые глаза? Ну, говори же, да не лги…
Вшебор взглянул ему в лицо.
– С чего ты это выдумал?
– Я знаю обеих женщин или, вернее, видал их у отца, – сказал Дрыя. – Спыткова рада, – хотя бы ради забавы, – вскружить голову мужчине, а Кася, хотя бы и не хотели того, тянет к себе всякого, потому что она чертовски хороша собой.
– Ах, хороша! – невольно вырвалось у Доливы, но он тотчас же спохватился и умолк.
Дрыя, смеясь, снова принялся обнимать его.
– Я уж знал, что тебя туда тянет, – сказал он. – А так как я знаю обеих, то дам тебе совет. Марта Спыткова, хоть и любит позубоскалить, – толку из этого не выйдет никакого. Она, может быть, считала себя вдовой. Теперь узнает, что ее старик жив, а с ним шутки плохи. Это крепкий человек, он вылечится от всех своих ран, хоть другой на его месте уже четыре раза бы умер… А что касается Каси, то хотя ваш род не хуже их рода, но до нее добраться нелегко. Надо знать старого Спытека!
– Да ведь это я же спас ему и жену, и дочь, – возразил Вшебор.
– Ну, он тебе скорее заплатит за это, когда будет чем, а дочки не даст.
Долива возмутился и оскорбился, уперев руку в бок, и сплюнул перед собою.
– Слушай, Дрыя, да чем же мы плохи? А они – чем лучше?
– Что Долива, что Тренява – все одинаковы, но у старого во лбу не ладно. Что ты тут поделаешь, – сказал Дрыя. – Он скорее засушит ее, держа взаперти дома, чем отдаст за кого-нибудь из нас. Для дочки он ищет князя, потому что они и себя причисляют к княжескому роду.
Вшебор пожал плечами.
– Далеко еще до этого, – сказал он, – дай нам Бог уйти оттуда целыми. А если Бог вызволит нас из беды, – ты ведь знаешь меня, Дрыя, – неужели я буду еще спрашивать старика да в ноги ему кланяться? Возьму девку, так он назад не отберет.
– Так она тебе пришлась по сердцу? – спросил Самко.
Вшебор засмотрелся на леса, которые были ему видны из открытой палатки, колебался в душе и не спешил с ответом, но после раздумья вместо ответа протянул руку Самко.
– Ну, делать мне у вас нечего! – сказал он. – И мне уж пора ехать в Ольшовское городище. Прощайте.
– Подите же сперва попрощаться со старшим. Таков обычай, и нельзя от него уклоняться, –
Они пошли к той палатке, около которой сидел старый Трепка, окруженный знатнейшими рыцарями. Все молча расступились и пропустили их к вождю, дремавшему со склоненной головой подле Спытека, который устремил выжидательный взгляд на Вшебора.
Старик тотчас же проснулся и кивнул головой подошедшим.
Вшебор подошел к Спытеку.
– Я еду в Ольшовское городище, – сказал он, – где милостивая пани ваша и дочка нашли себе приют, потому что я отвез их туда, встретив в лесу… Что мне передать им от вас, милостивый пан?
Пока он говорил это, Спытек внимательно и недобро смотрел на него.
– Долива? – спросил он.
– Так точно.
– Ваш отец водил полки на Русь? – хриплым голосом произнес старик.
– Да, водил и возвращался с добычей, – прибавил Вшебор.
– Бог да наградит вас за услугу, – сказал лежавший. – Поклонитесь от меня матери и Каске моей.
И прибавил с хмурым видом:
– Да пусть там никто к моим не пристает. А то беда!
– Только бы нам оттуда живыми уйти. Не до приставаний теперь! – сказал Долива.
– На это и в другое время нет разрешения, – пробурчал старик. – Ну, поклонитесь им от меня, поклонитесь?..
Вшебор почувствовал, что этим напоминанием об ухаживании он мог быть обязан только Собеку. И в душе возмутился, но сдержался и ничего не сказал. Тут старый Трепка, потрясая посохом, подозвал его к себе.
– Скажите от меня Белине, чтобы он держался, сколько может, до последней крошки хлеба, до последнего бойца!
– Как только у нас прибудет силы, мы сейчас же двинемся ему на помощь. Пусть не беспокоятся и не сдаются. Держитесь крепко, Бог милосерд!
Эго были последние слова Трепки. Едва он договорил их, как опустил голову и снова задремал…
У входа в палатку стоял Дрыя, за ним – знатнейшие рыцари, а в стороне Собек держал за узду коней.
Вшебору не терпелось скорее двинуться в путь, он быстро попрощался со всеми, сел на коня и, окруженный рыцарством, провожавшим его, поскакал вперед. Многие завидовали ему в том, что он не будет, как они, сидеть на месте и выжидать, – этих людей, привыкших к движению, томило бездействие.
Хотя Доливе объяснили, почему эта горсточка рыцарей посчитала возможным идти на выручку осажденным, и хотя он и сам понимал, что так и должно было случиться, однако сердце его было полно гнева, боли и досады при мысли о том, как малоутешительны будут вести, которые он принесет ожидающим его.
Собек, и вообще не отличавшийся разговорчивостью, теперь молчал, как убитый, и даже головы не поворачивал к своему спутнику, только ехал впереди и указывал дорогу.
Вшебор, подозревавший его в выбалтывании его сердечных тайн, также не выражал желания вступать с ним в разговор. И только под вечер, когда они остановились, чтобы передохнуть немного самим и дать отдых коням, он спросил его, скоро ли они доберутся до Ольшовского городища и где он его покинет.