Купе смертников
Шрифт:
Она невольно взглянула на темно-синее пальто сидящего напротив нее инспектора, слишком узкое пальто с потертыми рукавами. Он тоже в каком-то смысле государственный служащий. Теперь он ничего не заносил в свой блокнот. Смотрел, как она все больше запутывается.
Однако она знала, что ей следует ему сказать. Она не спала всю ночь и утром в кухне все время думала об этом путешествии, подбирала слова, которые могли ей понадобиться, чтобы описать эту поездку.
— Есть одно важное обстоятельство, — сказала она внезапно. — У него произошла ссора с убитой.
Металлический
— У кого? У служащего?
— Его фамилия Кабур, — сказал инспектор с костистым лицом. — Что вы подразумеваете под словом «ссора»? Он был знаком с убитой?
Она ответила: нет, такого впечатления у нее не создалось.
— Не помню точно когда, я читала иллюстрированный журнал, и эта молодая особа захотела снять с полки свой чемодан, ей нужно было что-то достать. И тогда тот, похожий на служащего, этот Кабур, помог ей. Затем они поболтали немного в коридоре, как люди, которые только что познакомились. Я не думаю, чтоб он был с ней раньше знаком, так как слышала начало их разговора. Это трудно объяснить.
— Понятно, — заметил инспектор Грацио или Грацино. — А затем они, значит, поссорились? Почему?
Она выдержала в течение нескольких секунд его взгляд. У него были внимательные светлые глаза, бледное измученное лицо. И ответила, что об этом нетрудно догадаться. Такое часто случается в поездах.
Она чувствовала на себе и взгляд молодого блондина, должно быть, тяжелый, скучающий взгляд, возможно, немного ироничный. Он-то наверняка уже догадался, что эта ссора доставила ей удовольствие: ей было завидно, она завидовала молодой брюнетке, которой строят куры в коридоре поезда, говорят разные глупости.
— Поболтав с ней немного в коридоре, мужчина, наверное, осмелел, позволил себе какое-то неуместное выражение, какую-то вольность… Так мне показалось. Еще в купе он как-то странно смотрел на нее… В общем, женщины понимают это. У них произошла ссора. Говорила она. Говорила громко. Дверь в купе была закрыта, слов я не слышала, но по ее тону и так все было ясно. Через минуту она вернулась, одна, и сразу легла. Он вернулся гораздо позже.
— В котором часу?
— Не знаю. Когда я пошла в туалет, переодеться на ночь, я взглянула на часы, было половина двенадцатого. Ссора произошла примерно через час.
— А вы не помните, это было до или после проверки билетов?
— После, в этом я совершенно уверена. В купе тогда появилась еще одна пассажирка. Та, что села в Авиньоне. Молодая девушка, довольно хорошенькая, на ней было светлое платье и голубое пальто. Вероятно, она читала, потому что, когда контролеры открыли дверь и попросили предъявить билеты, свет горел только у нее одной. Вы знаете, над каждой полкой есть маленькая электрическая лампочка.
— Значит, это произошло после полуночи?
— Несомненно.
— Что же было потом?
— Ничего, она легла. Затем я услышала, как этот мужчина вошел и поднялся на свою полку. Другой мужчина, лежавший на нижней полке слева, уже давно погасил свет. Я уснула.
— Можете ли вы еще что-нибудь припомнить об этой ссоре?
— Нет, думаю, я все вам сказала.
— Показалось ли вам, что Кабур затаил зло на нее? Она вспомнила, как выглядел мужчина в тесном костюме утром, когда они подъезжали к Парижу, его ускользающий взгляд, искаженное судорогой лицо, виноватый голос, каким он, выходя, попросил у нее прощения за то, что должен ее побеспокоить. Снова возобновилось металлическое постукивание. Она сказала: нет, такого впечатления у нее не создалось.
— Он вышел из купе, как только поезд остановился, не сказав ей ни слова, даже не взглянув на нее, чувствовалось, что ему стыдно, особенно перед остальными пассажирами, и хочется как можно скорее уйти.
— А она?
— Она вела себя совсем иначе. Она не торопилась, не чувствовала никакого стыда. Она больше не думала об этом или, во всяком случае, хотела, чтобы у всех создалось впечатление, что не думает. Она немного поболтала со мной и с девушкой из Авиньона. Мужчина в кожаном пиджаке, попрощавшись, тоже вышел из купе. Я думаю, если не считать того, что накануне он поздоровался, это были единственные произнесенные им за все время слова.
— Кабур, значит, вышел первым. За ним вышел второй мужчина, которого зовут Риволани, так?
Элиана Даррес отрицательно покачала головой, сказала, что Кабур не был первым, он вышел после молодого человека с верхней полки. Молодой блондин сразу прекратил двигать свои фишки, костистый инспектор три раза постучал себе по губам кончиком карандаша.
— Молодой человек? — спросил Грацио или Грацино. — Какой молодой человек? О какой полке вы говорите?
— О верхней полке слева. В общем, молодой человек…
— Какой молодой человек? Она, ничего не понимая, переводила взгляд с одного на другого. Глаза молодого блондина ничего не выражали, глаза инспектора с бледным измученным лицом смотрели недоверчиво.
И этот инспектор объяснил ей, что им удалось найти того, кто занимал верхнюю полку. Женщину по фамилии Гароди. При этих словах он посмотрел на нее, он был явно раздосадован и, пожалуй, даже разочарован; он думал, что раз она здесь что-то спутала, значит, могла напутать и во всем остальном, а потому не следует слишком доверять ее показаниям. Актриса без ангажемента, постаревшая, вероятно, страдающая манией величия, излишне болтливая.
— Как выглядел этот молодой человек? — спросил он.
— Довольно высокий, худощавый. По правде сказать, я по-настоящему его и не видела…
Послышался короткий дерзкий вздох молодого инспектора в коротком пальто, его товарищ моргнул, и гримаса разочарования появилась на его лице. Она смотрела только на него, потому что не смогла бы спокойно вынести взгляд молодого инспектора.
— Послушайте меня, мсье Грацино, вы, кажется, мне не верите, но я знаю…
— Грацциано, — поправил инспектор.