Купол над бедой
Шрифт:
Я моргнула и повернула голову к окну. За стеклом кружились редкие снежинки. Интересно, Новый год уже был или еще нет?
Димитри налил в кубок вино и, протянув мне, дружелюбно спросил:
– Голова прошла?
– Голос у него был мягкий и глубокий, по тембру похожий на морской прибой.
– Да.
– Я никогда не считала правильным врать в ответ на такие вопросы, да и смысл?
– Угощайся, - кивнул на столик.
– Доводилось пробовать наши фрукты? Они и рыба - от нас, с Ддайг, сыр и мясо - ваши.
– Спасибо, - я сделала
Димитри рассказывал, чем и как бутерброд можно дополнить по правилам кухни саалан. Происходящее казалось до крайности неправильным, но правильных вариантов тут и не предлагалось. В этом и смысл. А потом будет камера и бесконечная пресная каша с тушенкой, и они тоже часть программы.
А потом наместник сказал тем же дружелюбным тоном, каким рассказывал о терпких фиолетовых ягодах с оранжевыми косточками:
– Давай поговорим о тебе. Кто твои родители? Из какой ты семьи?
Обратно в тишину камеры не хотелось. И вообще, если наместник хочет поговорить о моей семье, то почему бы и нет? Всю актуальную информацию они все равно сняли и знают, что и с кем я делала непосредственно перед арестом. Что он мог узнать от меня такого, что еще не знал? Я в любом случае выдаю себя выбираемыми темами, любимыми словечками, оборотами в блоге и интересами.
– Я не знаю, как правильно сказать на сааланике.
– Говори на русском, если тебе будет проще.
Я и рассказала. Все равно никого из родни ни в городе, ни на Земле нет. За это меня не схватить, шевелиться надо было до объявления протектората.
Мои родители были инженерами из старой питерской интеллигенции, по которым очень больно ударили девяностые, однако даже в самые сложные времена меня воспитывали как "девочку нашего круга", с музыкальной школой, языками и театрами. Только время подправить, и все. Но все пошло не так. Когда я начала рассказывать про успешный бизнес отца, Димитри насмешливо сказал: "Да?" - и я улыбнулась, мол, поймал, сдаюсь. Да, я поздний ребенок, мне рано пришлось начать заботиться о стареющих родителях, а потом случился кризис две тысячи восьмого года... Этой версии я и держалась, просто не упоминая никакие даты без прямых вопросов. Но их не было.
– Скучаешь по родителям?
– с сочувствием спросил Димитри.
– Если судить по твоему рассказу, вы были близки. Теперь ты говоришь со мной. Они давно не имели о тебе известий и, наверное, беспокоятся. Может, ты хотела бы написать им? Сообщить, что жива? Я обещаю не причинять им вреда и не угрожать их жизнью тебе, я не воюю со стариками.
– Нет, спасибо, - вежливо ответила я.
– Они знают, что я могу надолго пропасть и не волнуются обо мне.
Димитри кивнул и предложил тем же дружелюбным тоном:
– Расскажи о своей старшей сестре.
Я чуть было не ляпнула "какой сестре", но вовремя прикусила язык.
– Я маленькая была, я ее не помню, - пожала плечами.
– Вы родились в один день с разницей в тринадцать
Я смотрела на наместника и понимала, что ответить мне нечего. Когда я меняла себе биографию, это казалось неважным и несущественным.
– Нет, но так получилось.
– Почему же?
– Он отпил из кубка и продолжил смотреть на меня, чуть улыбаясь.
– Не знаю. Мама не рассказывала.
– И сестра не рассказывала? Как интересно, - будто задумчиво сказал он.
– В одной семье - две Алисы. Одна родилась в тысяча девятьсот восемьдесят втором году, вторая - тринадцать лет спустя, день в день. В положенный срок обе пошли в школу, одну и ту же. Правда, одну Алису ее бывшие учителя и одноклассники вспомнили - а вот другую нет. Но это можно списать на очередную войну, в которую ввязалась Федерация... В тысяча девятьсот девяносто восьмом старшая Алиса пропадает, родители подают заявление на розыск, но девушка не находится, нет ни тела, ни следов. Пропала без вести, чтобы появиться в две тысячи первом и сразу поступить в Университет. Вторая Алиса поступает на тот же факультет в две тысячи одиннадцатом и тоже бросает его на третьем курсе. Почему?
– Потому что пришли вы, и стало не до учебы, - сказала я. Собственный голос донесся как будто издалека. Именно эту версию я всегда озвучивала как официальную.
– Да, пришли мы, - подтвердил он и продолжил мой рассказ. Мне казалось, что его голос накатывается, как прибой, волнами.
– И тогда Алиса взяла свою семью и увезла из страны, чтобы вернуться и участвовать в террористическом подполье. Так сделали многие, только Медуницы - единственные, чей след теряется после пересечения границы с Суоми. Страну они не покидали, но там их нет. Где же они? Куда ты их увезла на самом деле?
На этот вопрос я ответить не могла. Просто не могла, потому что иначе все зря, вообще все. Если я сейчас поставлю кубок на столик, аккуратно, чтоб не расплескать вино, потом медленно встану, то он поставит мне портал. И больше ничего не будет. Только камера. Я в воображении уже видела, как ставлю кубок и поднимаюсь, чувствовала, как шевелятся волосы на затылке, но пока еще продолжала сидеть, глядя в полуулыбку Димитри. Подумала и тоже немножко улыбнулась.
– Какая тебе теперь разница? Вы их уже не нашли. Не думаю, что плохо искали.
– Кубок я все-таки отставила.
– Алиса, ты очень предусмотрительная девочка, - он улыбнулся ярко и тепло.
– Сейчас ты доешь свой бутерброд, допьешь вино и вернешься в камеру. Завтра или послезавтра, или на третий день снова встанет портал, ведущий сюда. Ты можешь в него не ходить - и тогда ближайшие месяцы, пока я думаю, что с тобой делать, тебя никто не побеспокоит. Если ты решишь прийти, то здесь тебя будут ждать фрукты, рыба, вино. И разговор со мной. Я помню о твоей защите, хотя мне, как менталисту, она кажется странной, и не буду на тебя давить и требовать ответов. Мы будем просто разговаривать.