Курьер. Книга 1
Шрифт:
— Сдохни, нацистский ублюдок! — прогремело за спиной.
Я вскинул голову, выпрямляясь в защитной стойке, и успел увидеть, как…
Как…
Как рассекает лезвие ножа натянутую кожу на горле Дегтярева, как брызжет кровь из рассечённых артерий, как его голова запрокидывается назад, оттягиваемая за волосы, как сипит всасываемый воздух в рассечённой гортани, как вспыхивают последним светом уходящего солнца его глаза, и как обмякает и оседает его тело, удерживаемое рукой в белой куртке с выцветшей нашивкой "USA" и орлиной головой.
— ИГОРЬ!!! — закричал я страшно, замирая от страха, ужаса и слепой надежды на то, чего уже никогда бы не случилось. Фонтанчик крови ударил последний раз, забрызгав всю землю вокруг тела, затем опал, тело
— Нет… — прошептал я непослушными губами, глядя, как оно валится в грязь.
— Нет… — повторял я, поднимая руки и касаясь лица скрюченными пальцами.
Великий Космос, как много смертей! Да кто же я в конце-то концов?! Ангел смерти?!
Мой голос задрожал и сломался, я едва не рухнул на колени, протягивая к Игорю руки.
— Нет… — прошептал я, закрывая глаза и дрожа и всхлипывая. Твою мать, только истерики не хватало!
— Руки вверх, фашистская погань! — гаркнуло злое, и я поднял взгляд, открывая глаза.
Передо мной стоял солдат союзников, весь перепачканный, грязный, в крови, лоб и ухо его были перемотаны грязной и окровавленной тряпкой, каска на голове сидела криво, ремешок был порван. Он стоял передо мной, что-то непрерывно жуя и сплёвывая, и целился мне в грудь из винтовки, которую держал довольно ровно — ствол не колыхался.
— Подними руки, тварь! — закричал он и нажал на спуск, опустив ствол. Пуля ударила у моей правой ноги, и я рефлекторно отступил.
— Танцуй, ублюдок нацистский, танцуй! — рассмеялся он хрипло и ещё раз нажал на спуск.
Кровь во мне взбурлила, огненной волной она хлынула в мозг, не помня себя от ярости, я прыгнул на него, желая лишь одного: чтобы он умирал медленно. Солдат успел ещё раз нажать на спуск, пуля мелькнула у самой груди и, отклонённая кинетическим экраном — ура, заработал! — срикошетила и ударила в стену дома неподалёку, но это был его последний раз, когда он пытался убить человека. Рукой схватив ствол винтовки, я ударил им его по лицу, солдат закричал, выронил оружие, я поднырнул по его удар, скользнул за спину, приседая, и вбил указательные пальцы в особые точки на пояснице. Ноги отнялись моментально, не ожидавший этого солдат рухнул на колени, а я встал, перекинул через него ногу, схватив его рукой за челюсть и сдавив её, примерился и обрушил сложенные клювом пальцы на один из позвонков, продавливая его. В спине хрустнуло, солдат завыл и задёргался, я уложил его на спину, присел над ним на корточки и заглянул ему в глаза. Пылавшие храбростью и безумством войны, когда нож резал горло Дегтяреву, сейчас эти глазёнки не выражали ничего, кроме тупого животного ужаса и страха, и безмолвной мольбы о пощаде, однако я не намеревался её давать. Когда угодно, но только не сегодня…
— Ты убил одного из лучших людей в этом проклятом мире, — душевно улыбнувшись, обратился я к солдату. — Убил его грязно и хладнокровно, как свинью на бойне. Этот человек был моим хорошим знакомым, а теперь его уже нет. За это, — я говорил холодной и спокойно, ни грамма лишних эмоций, обращаясь к нему специально так, чтобы он меня понял, — ты сам будешь умирать долго и мучительно: сначала у тебя начнёт сильно болеть голова от нехватки крови, затем начнёт отмирать мозг, когда ему будет уже совсем недалеко до конца, ты испытаешь такие страшные муки, что я даже не стану их описывать. У тебя всё впереди и целая куча малоприятных ощущений, так что отдыхай, парень.
Я похлопал солдата по щеке, встал и подошёл к телу Дегтярева, коснулся его кончиками пальцев, закрыл глаза, отдавая последние почести хоть и тупому как валенок но честному и преданному человеку, который не поленился и не испугался сунуться вслед за наставником в ад его работы, а затем за мной, чтобы отомстить за то, что я, как он считал, убил его. О Триединый, в такие моменты я сам начинал верить в то, что мог это совершить.
"Господи, — я провёл пальцами по волосам Дегтярева и вздохнул прерывисто, стараясь
— Грин", — позвал я.
"Слушаю", — его резкий быстрый ответ немного привёл меня в чувство, следовало сообразить, что следует говорить, а о чём умолчать, однако соображалка работала худо, в голове всё проносились перед моим внутренним взором то образ Дегтярева, лежащего в том полуразрушенном доме, то образ Ковалёва, когда мы с ним ещё более-менее нормально общались, то образ ножа, вспарывающего миллиметр за миллиметром тонкую кожу горла, то выражение лица Игоря, когда он перешагнул за моральный край человечности. Всё это вместе, вдобавок ещё и нехватка сил как физических, так и духовных отнюдь не способствовали быстрому прогрессу моего "могучего" интеллекта.
— Дегтярев мёртв, — выдавил я, помолчав немного.
"Как?" — раздался спокойный вопрос, слишком уж спокойный для излишне впечатлительного и легко возбудимого Грина. Секунду, а не с Мариком ли я случайно разговариваю?
— Убит. Ему перерезали горло, — констатировал я очевидный факт, глядя, как корчится в страшных судорогах парализованный терзаемый мучительной болью солдат. — Я не успел и не смог помочь, он набросился на меня и чуть не обездвижил. Его убил представитель этой эпохи…
"Хреновые дела начинаются, — вздохнул Грин — всё-таки Грин, не Марик, вздыхать этот электронный гений пока ещё вроде бы не умеет. — Ковалёв убит, Дегтярев мёртв… Что происходит, Андрей?".
— Хотел бы я знать! — вяло огрызнулся я. — Меня этот вопрос терзает уже давно, да вот только ответа на него хоть капельку вразумительного я пока ещё не нашёл. Всё, что есть, — куча бесполезных лишь запутывающих дело фактов, в которых сам шайтан ногу сломит и язык узлом завяжет.
"Каково! — удивился Грин. — Прочувствованный монолог, сразу видно: здорово тебя допекло. Андрей, я тебе скажу одну вещь по поводу Дегтярева: ты сам знаешь, что координаты темпорального потока, куда мы забрасываем курьеров, конфиденциальны, однако Дегтярев их требовал, причём весьма настойчиво. Уже тогда он показался мне каким-то чрезмерно взбудораженным и настойчивым, поэтому координаты я ему не дал. Так вот ты представляешь: он обратился к Грэю, и тот их ему дал! После этого Дегтярев самовольно запустил генератор и отправился к тебе, намереваясь что-то выяснить, какое-то дело, как он говорил… Вы, я так понял, выяснили?..".
— Увы, да. Выяснили… — хмуро подтвердил я, отметив любопытную деталь и сделав зарубку в памяти, чтобы не забыть.
"Слушай, Преображенский, а это случайно не ты его?.. А?.." — раздался у меня в сознании доверительный шёпот.
— Беня, ты за кого меня принимаешь?! — вскипел я возмущённо.
"Не смей! Называть! Меня! БЕНЕЙ!!! — заорал его голос в моей голове, и я поморщился. — За кого принимаю?! За наглого, нахального молодого балбеса, который изредка вдруг с бухты-барахты ни с того ни с сего становится похож на человека".