Kurnos
Шрифт:
* * * *
– Блять, суки!
– психанул Игорь Борисович, выключая новости города на компьютере. После обеда, Игорь Борисович находился в офисе и отдыхал. С минуты на минуту должны были приехать полицейские со своими расспросами, об этом его предупредил час назад Петр. Сократа было жалко, но прощать предательство было нельзя. Гога отработал свои деньги на сто процентов. Старые кадры всегда работали на совесть, в отличие от этой молодежи, которая хотела много и сразу. Но, потихоньку, смерть Сократа отходила на второй план, в связи с новыми событиями дня. От
– Игорь Борисович! К вам полицейские!
– заработал селектор.
– Аллочка, пусть заходят!
– милостиво разрешил депутат, все еще думая про строительство и Скляра.
И когда появилась полиция со своими расспросами, мысли были уже приведены в порядок. Разговор прошёл мягко и гладко. Вопросы были обыденные, больше для порядка, полицейские рыть глубоко о "самоубийстве" Сократова, не собирались. Игорь Борисович спокойно отвечал на вопросы выражая сочувствие в связи с произошедшим. Наконец, уже у двери, Игорь Борисович стал прощаться с операми и пообещал сделать все возможное со своей стороны, чтобы помочь вдове и матери умершего.
– Как тяжело мне будет найти такого грамотного и опытного помощника..., ну и в историю я попал..., что мне теперь делать?
– всё повторял Игорь Борисович, закрывая за полицейскими дверь.
– Аллочка! Проводите пожалуйста людей! До свидания!
Всё было отлично, ничего не предвещало беду. Сразу же, как только проводил стражей порядка, Игорь Борисович налил себе полстакана армянского коньяка из бара и не закусывая, выпил одним глотком. Удовлетворенно кряхтя, депутат выдохнул резкие сивушные пары, после чего откинулся в кресле и закурил сигару.
– Аллочка! Солнышко, зайди пожалуйста в мой кабинет!
– с улыбкой попросил депутат секретаршу в микрофон. Сладострастная улыбка заиграла на губах Игоря Борисовича.
– Да, Игорь Борисович! Что вам надо?
– спросила Аллочка, заходя в кабинет к шефу. Тот ничего не ответил, лишь хитро улыбнулся, раздвигая свои жирные ноги.
Аллочка, с легкой печалью в глазах, намек поняла. Достав дамский платок из кармашка, она начала вытирать свои губы от помады, приближаясь к шефу.
– Давай милочка, отрабатывай оклад...
– с улыбкой "приободрил" Игорь Борисович, откидывая руки за волнистый свой затылок. Аллочка припав на колени перед шефом, расстегнула ему ширинку, пряча брезгливый взгляд.
– Молодец, детка!.. Давай..., о-о-о.., быстрей сучка..., вот так..., о-у!
– застонал Игорь Борисович в экстазе, закатывая свои заплывшие поросячие глазки. Одно нравилось Аллочке в шефе, быстро отстреливался этот боец.
После содеянного, Аллочка встала на ноги, вытирая тем же платком своё лицо и рот, и тихо отхаркивая едкий депутатский продукт. Шеф не видел эти действия секретарши, так как блаженствовал в кресле, закрыв глаза от удовольствия.
– Аллочка, сегодня в ресторан пойдем после работы..., кое-какое дело отметим!
– в приказном тоне, сказал шеф, не открывая глаз.
– А как же ваша жена?...
– А, пошла эта свинья нахер...
"Сам ты жирный боров!!" - подумала Аллочка, с презрением смотря на своего начальника, вальяжно кайфующего в кресле с сигарой в зубах.
* * * *
Начало дня выдалось мрачным, несмотря на вылезшее, из облаков, солнце. Где-то, на территории завода, утром прогремело - видать что-то взорвалось, и по, проходящей рядом с обиталищем мальчишек, автодороге, пронеслись две пожарные машины с орущей и мигающей сиреной. Через короткое время промчалась "скорая помощь".
Курнос с поганым настроением открыл глаза, опять ему приснилась родная мать. Кто была это женщина? Такой вопрос уже не стоял, он точно знал, что это его мать. Она опять звала его к себе, и на этот раз, он пошел с ней, взяв её за протянутую руку. Сердцем Курнос понимал, что это дурной сон. Даже утренний завтрак с фруктами не скрасил мрачность настроения. Серёга снова проигнорировал друга, с торжеством и без стеснения, уселся с Милкой на её топчак, где болтая о своем, завтракали.
Всё шло не так, в какой-то момент, Курнос пожалел об "упавших с неба" денег. Ничего хорошего они пока не принесли..., вон и Филя погиб....
А в одиннадцать утра, у Шмыга, началась эпилепсия. Дико закатив глаза, мальчишка упал на бок и в конвульсиях начал дергаться как припадочный. Ноги и руки Шмыг прижал к телу, исторгая, изо рта - пену, а через сдавленные зубы - стоны. Опять началась знакомая свистопляска, подбежали старшики. С силой повернули Шмыга на спину, кто-то уже, предосудительно, протянул ложку, но так же неожиданно, Шмыг выдохнул воздух из легких, и как не в чем не бывало, поднялся на ноги, вытирая рукавом проступившие слюни.
– Что с тобой?
– в недоумении спросил Баян, помня еще недавнюю смерть Фили, тот в ответ лишь махнул плечами и улегся на своё ложе. Из глаз Шмыга лились слезы, но этого никто не видел....
Малой тоже с утра плакал, рассказывая Каряге, посадившего его на колени, приснившийся сон. Как будто Филя вылез из земли, отряхнулся от грязи и залез к Малому на лежанку, жалуясь на дикий холод под землей.
– Может выкопать надо его? Ему же там холодно?
– наивно предположил Малой, с надеждой смотря на онемевшего Карягу.
Глава ?22
Четверо лохматых бомжа сидели на скамейке. Двое из них были в порезах и ужасных, на все лицо, гематомах, а опухшие от синяков глаза, тонкой щелочкой, со злобой, смотрели на шарахающихся от них прохожих.
– Хряк, а ты уверен, что мы не ошибёмся?
– неуверенно спросил один из бомжей, с целым и не поврежденным лицом.
– Кирилыч, только не ной! Я тебе отвечаю! Нас, сука, избили по указке жирного козла.
– указал пальцем на одно из окон дома напротив.
– Верно Вован?