Курс русской истории (Лекция 1-86)
Шрифт:
Спрос на права - самый характерный признак, в котором выразилось настроение тогдашнего русского общества, и Комиссия вывела этот признак наружу. Этим она не только указала Екатерине, в какую сторону направить свою преобразовательную работу, но и что сделать в этом направлении. С лишком сто лет назад выборные от сословий были призваны выслушать, пополнить и скрепить своими подписями Уложение. Этот кодекс закрепил расчленение общества по государственным повинностям, над которыми всего заботливее работало московское законодательство. Каждый класс был прикреплен к государственному служению своим специальным сословным тяглом, с которым соединена была особая экономическая выгода, помогавшая исправно тянуть его, землевладение, городской торг, земледелие. Снова встретившись в 1767 г., сословные депутаты увидели, что их общественный строй и нравственный склад не сдвинулись с основы, положенной Уложением 1649 г., что их интересы и понятия коренятся в том же сословном делении, какое было закреплено этим кодексом. Но теперь депутаты пришли с другими мыслями, потому что и звали их для других целей. Тогда выборным прочитали проект Уложения, чтобы узнать, будет ли земле вмочь, или не вмочь начертанный для нее тягловый порядок. Скрепя сердце выборные отвечали утвердительно и только выхлопотали некоторые льготы для облегчения тягла. Подчас, особенно при Петре I, бремя становилось непосильным, служилым и тяглым людям приходилось лихо. Но земские соборы не созывались, и народное недовольство выражалось либо в бунтах и мелких местных беспорядках, которые жестоко подавлялись, либо в мирских жалобах, которые в лучшем случае оставлялись без внимания.
Между тем реформа Петра перепутала сословную разверстку государственных повинностей и экономических выгод, купцам-фабрикантам предоставляла дворянские преимущества, а дворян вовлекала в промышленные предприятия, воинскую повинность сделала всесословной. Такое обобщение специальных сословных тягостей и преимуществ при последовательной законодательной его разработке, одновременно раскрепляя сословия, привело бы к их уравнению посредством общих прав и повинностей. Но случайные правительства по смерти Петра начали наделять одно сословие преимуществами, не соединенными с новыми тягостями, но еще сопровождавшимися облегчением старых. Таким односторонним раскреплением от сословной повинности было оторвано связанное с ней экономическое преимущество, и [которое] стало чистой, ничем не оправданной привилегией.
Внизу общества такое нарушение равновесия между правом и обязанностью почувствовалось как государственная несправедливость, и в начале царствования Екатерины в народе распространялись толки, что дворянство забыло закон божий и государственные права, из русской земли правду вон выгнало. Но в самом дворянстве и в классах, ближе к нему стоявших на общественной лестнице, которые Екатерина объединяла званием "среднего рода людей", такое юридическое противоречие было понято, как сословное право. Каждое из этих сословий, отстаивая свои старые выгоды и добиваясь чужих, старалось избавиться от связанных с ними повинностей, т. е. свалить их на другие классы. Отсюда тяжба за сословные права самой сильной волной проходит по депутатским наказам и прениям в Комиссии. Но Сквозь эту тяжбу пробиваются проблески некоторого движения в общественном сознании, кой-какого успеха гражданского чувства: сословный эгоизм конфузливо старается прикрыться благовидными побуждениями либо вызывает отпор со стороны отдельных лиц и некоторых общественных групп.
СУДЬБА "НАКАЗА". Про свой "Наказ" Екатерина после писала, что он ввел единство в правила и в рассуждения не в пример более прежнего и "стали многие о цветах судить по цветам, а не яко слепые о цветах; по крайней мере стали знать волю законодавца и по оной поступать". "Наказ" роздали депутатам, читали в полном собрании и в частных комиссиях в начале каждого месяца; на него ссылались в прениях; генерал-прокурор вместе с маршалом должен был не допускать в постановлениях Комиссии ничего противного разуму "Наказа". Екатерина думала даже установить чтение его в годовщину его обнародования по всем судебным местам империи. Но Сенат, конечно, с ведома императрицы дал ему специальное назначение, разослал его только по высшим центральным учреждениям, отказав в том областным присутственным местам. Да и в центральных учреждениях он был доступен только властным членам; ни рядовым канцеляристам, ни посторонним его не дозволено было не только списывать, но и читать. "Наказ" всегда покоился на судейском столе, и только по субботам, когда не докладывались текущие дела, эти члены в тесном кругу читали его, как читают в кабинете, запершись, запретную книжку избранным гостям. "Наказ" не предназначался для публики, служил руководством для одних правящих сфер, и только по их манерам и действиям подчиненным и управляемым предоставлялось чувствовать на себе свойство тех аксиом, какие верховная власть нашла нужным преподать для блага своих подданных. "Наказ" должен был озарять сцену и зрительную залу, оставаясь сам незримым светочем. Сенат придумал такой театральный фокус для предупреждения превратных толков в народе, но самая таинственность "Наказа" могла только содействовать распространению слухов о каких-то новых законах. Депутаты и правители, читавшие или слушавшие "Наказ", выносили из него несколько новых идей, цветы мысли, но их действие на управление и образ мыслей общества уловить трудно. Только сама Екатерина в последующих указах, особенно по делам о пытке, напоминала подлежащим властям о статьях "Наказа", как обязательные постановления, и, к чести ее надобно прибавить, строго настаивала, "чтоб ни под каким видом при допросах никаких телесных истязаний никому делано не было". Несмотря на слабое практическое действие, "Наказ" остается характерным явлением царствования в духе всей внутренней политики Екатерины. Она писала Фридриху II в объяснение своего творения, что должна была приспособляться к настоящему, не закрывая, однако ж, пути к более благоприятному будущему. Своим "Наказом" Екатерина бросила в русский оборот, хотя и очень стесненный, много идей, не только новых для России, но не вполне усвоенных политической жизнью и на Западе, и не спешила воплотить их в факты, перестроить по ним русский государственный порядок, рассуждая: были бы идеи, а они рано или поздно приведут свои факты, как причины приводят свои следствия.
МЫСЛЬ О РЕФОРМЕ МЕСТНОГО УПРАВЛЕНИЯ И СУДА. К 1775 г. Екатерина покончила три тяжелые войны: с Польшей, Турцией и со своим воскресшим супругом, маркизом Пугачевым, как она его называла. Вместе с досугом к ней воротилась и ее болезнь, "законобесие", по ее выражению. Мысль о новом уложении не была совсем покинута; частные комиссии продолжали свои работы; но о созыве полного собрания Екатерина не думала. Другое законодательное предприятие увлекло ее. Различные побуждения направляли ее внимание в эту сторону. Еще в инструкции губернаторам 1764 г. она признала губернии такими частями государства, "которые более всего исправления требуют", и обещала со временем приняться за это дело. Местная администрация только что доказала свою неисправность, не сумев ни предупредить, ни вовремя погасить пугачевского пожара. Притом все представленные в Комиссии 1767 г. сословия так настойчиво и единодушно заявляли желание ведать свои дела своими выборными...
ЛЕКЦИЯ LXXIX
СУДЬБА ЦЕНТРАЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ ПО СМЕРТИ ПЕТРА I. ПРЕОБРАЗОВАНИЕ ОБЛАСТНОГО УПРАВЛЕНИЯ. ГУБЕРНИИ. ГУБЕРНСКИЕ УЧРЕЖДЕНИЯ, АДМИНИСТРАТИВНЫЕ И ФИНАНСОВЫЕ. ГУБЕРНСКИЕ СУДЕБНЫЕ УЧРЕЖДЕНИЯ. ПРОТИВОРЕЧИЯ В СТРОЕ ГУБЕРНСКИХ УЧРЕЖДЕНИЙ. ЖАЛОВАННЫЕ ГРАМОТЫ ДВОРЯНСТВУ И ГОРОДАМ. ЗНАЧЕНИЕ ГУБЕРНСКИХ УЧРЕЖДЕНИЙ 1775
г.
СУДЬБА ЦЕНТРАЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ ПО СМЕРТИ ПЕТРА I. Комиссия не выработала проекта нового уложения, но депутатские наказы и прения обнаружили нужды и стремления различных классов населения. С этой точки зрения ценила Комиссию и сама Екатерина; она писала, что "Комиссия дала ей свет и сведения о том, с кем дело имеем и о ком пещись надлежит". Новые губернские учреждения, введенные Екатериной, и были первым практическим приложением этих попечений.
Надобно припомнить, какую перемену внес в устройство центрального и областного управления Петр I. Старая администрация Московского государства имела двойственный характер - была сословно-бюрократическая. При Петре этот двойственный характер не был устранен; только прежде слитые свойства его теперь разделились между различными сферами управления. Администрация центральная получила чисто бюрократический состав и характер, а в управлении местном поддержан был элемент сословный - участие двух классов общества. Мы видели, как устроено было областное управление при Петре Великом. Преемники Петра существенно изменили это управление; они находили правительственный механизм Петра слишком сложным и начали закрывать многочисленные конторы и канцелярии, которые находили лишними, и сливать ведомства, по их взглядам слишком разделенные. Петр много хлопотал об отделении суда от администрации в областном управлении и в главных губернских городах учредил надворные суды, действовавшие независимо от губернаторов. При Екатерине I эти надворные суды были упразднены; суд и расправа поручены были административным органам центральной власти - губернаторам и воеводам. Точно так же Петр заботился о развитии городского самоуправления, создавши сначала городовые ратуши, а потом городовые магистраты, действовавшие также независимо от губернаторов, под руководством главного петербургского магистрата. В 1727 г., в царствование Екатерины I, городовые магистраты были подчинены губернаторам, и в том же году, в царствование Петра II, главный магистрат был совсем упразднен, а городовые получили более простой состав обращены были в прежние ратуши с одной гражданской юрисдикцией. Таким образом, в областном управлении по смерти Петра ослаблен был сословный элемент, стеснено участие классов местного общества. В таком виде областное управление оставалось до Екатерины II.
Совсем в ином направлении стала преобразовываться центральная администрация. Старый и привычный руководитель этого управления - боярство разрушилось; его место заняла новая чиновная знать, состоявшая из выслужившихся административных дельцов. Частью по привычкам и преданиям, унаследованным от старинного боярства, частью под влиянием знакомства с политическими порядками Западной Европы это чиновничество усвоило себе некоторые политические замашки аристократии и стремилось из простого правительственного орудия превратиться в правительственный класс, в самобытную политическую силу, поэтому его и можно назвать чиновной аристократией. Под влиянием вкусов и стремлений этой аристократии и вводились перемены в центральном управлении по смерти Петра. Чтобы дать привилегированное место представителям этой знати, которая не хотела мешаться в толпе сенаторов, над Сенатом, высшим руководителем и контролером управления и суда, преемственно становится ряд новых высших учреждений с законодательным авторитетом. Таковы были Верховный совет при Екатерине I и Петре II, Кабинет министров при Анне, Конференция при Елизавете и девятичленный Совет при Петре III. Эти стремления чиновной аристократии своеобразно проявились и в другой среде; самым бюрократическим элементом в правительственных коллегиальных учреждениях была прокуратура с генерал-прокурором при Сенате во главе; прокуратура была "оком государя", блюстительницей законов. Понятно, что она стесняла чиновную аристократию.
Вследствие этого вскоре по смерти Петра случилось нечто неожиданное: в 1730 г. вдруг не оказалось ни генерал-прокурора, ни прокурора при Сенате, ни простых прокуроров при коллегиях, и никто не знал, куда они девались, хотя еще живы были люди, занимавшие эти должности; тогда, например, еще жив был бывший генерал-прокурор Ягужинский. В манифесте 2 октября 1730 г. императрица Анна, восстановляя прокуратуру, признавалась, что "каким указом оный чин по кончине дяди нашего отставлен и кем отрешен, того нам неизвестно". Восстановленная при Анне прокуратура была вторично отменена в регентство Анны Леопольдовны, и любопытно, что виновником этого был не кто другой, как один из видных представителей чиновной аристократии - граф Остерман, носивший звание генерал-адмирала и заведовавший иностранными делами России. Таким образом, в центральном управлении начал усиливаться чиновный элемент, в то самое время как в управлении областном все более падало участие земства - элемент сословности.
Благодаря всем этим переменам в центре одному классу дан был перевес над законом, а в провинции лицам дан был перевес над классами общества. Освободившись от давления знати в центре и от надзора общества в провинции, новая чиновная аристократия внесла в управление несдержанный личный произвол, который расстраивал административный порядок, устроенный Петром.
Екатерина хорошо сознавала эти недостатки управления; в тайном наказе генерал-прокурору князю Вяземскому она писала, что "все правительственные места и самый Сенат вышли из своих оснований, частью благодаря неприлежанию к делам ее предшественников, частью от пристрастий случайных при них людей". Екатерина ясно сознавала предстоявшую ей задачу: надобно было дать правительственным местам прочные основания и указать точные законы и границы их деятельности. Эти два обещания и были торжественно высказаны в июльском манифесте 1762 г.