Курс русской истории (Лекция 1-86)
Шрифт:
ПРАВДА И КНЯЖЕСКИЙ СУД. Русская Правда, как мы уже знаем, не признаёт поля, судебного поединка, если не видеть намёка на этот вид суда божия в одной неясной статье древнейшей краткой её редакции. Эта статья гласит, что, если побитый явится в суд со знаками побоев, ранами или синяками, жалоба его принимается и без свидетеля; если же знаков битья не окажется, необходим свидетель; иначе дело кончается ничем, "ту тому конец". Если же, добавляет статья, побитый не в состоянии мстить за себя, взыскать с обидчика 3 гривны "за обиду" да "лечцу мзда", вознаграждение лекарю за лечение. Эти последние слова дают понять, что статья разумеет случай, когда побитый являлся в суд с признаками, очевидно, указывавшими на необходимость лечения, т. е. когда жалоба его удовлетворялась судом и удовлетворение состояло в судебном разрешении обиженному мстить за себя обидчику. Но что такое месть, т. е. личная расправа по приговору суда? Если она соединялась с лишением обвинённого возможности защищаться, это было телесное наказание, исполнителем которого являлся сам обиженный; если же у обидчика оставалась возможность дать отпор мстителю, выходила драка сторон по приговору суда, т. е. нечто вроде судебного поединка. Во всяком случае пространная редакция Правды, воспроизводя этот юридический случай, устраняет всякий намёк на личную расправу по приговору суда. Доказавший свою обиду знаками или свидетелем получал по суду денежное вознаграждение; если же на суде оказывалось, что он был зачинщиком драки, ему не присуждалось вознаграждения, хотя бы он был изранен: ответчику не вменялось нанесение ран, как дело необходимой обороны. Та же тенденция пространной редакции устранить частную расправу сказалась и в другом случае. Краткая редакция допускает месть детей за изувеченного отца: "чада смирят". Пространная редакция заменяет месть детей пеней в половину штрафа за убийство и вознаграждением изувеченного в четверть этого штрафа. Так, церковный суд в первое время делал значительные уступки местному юридическому обычаю, но потом, постепенно укрепляясь, стал решительнее проводить в свою практику усвоенные им юридические начала. Русская Правда не знает смертной казни. Но из одного произведения начала XIII в., вошедшего в состав Печерского патерика, знаем, что в конце XI в. за тяжкие преступления осуждали на повешение, если осуждённый не был в состоянии заплатить назначенной за такое преступление пени. Молчание Правды в этом случае можно объяснить двояко. Во-первых, самые тяжкие преступления, как душегубство и татьба с поличным, церковный суд разбирал с участием княжеского судьи, который, вероятно, и произносил в подлежащем случае смертный приговор. Притом христианский взгляд на человека непримирим с мыслью о смертной казни, и Мономах понимал его, когда в своём Поучении давал детям настойчивое
НЕСОВЕРШЕНСТВА КОДИФИКАЦИИ. Перечисленные умолчания Русской Правды можно признать глухим протестом христианского юриста против старого языческого обычая или нововымышленной жестокости. Но в ней заметны опущения и недомолвки, которых нельзя объяснить этим побуждением. Их надобно приписать несовершенству тогдашней кодификации: затруднялись брать юридическую норму во всей полноте заключавшихся в ней отношений, предусматривать нее житейские видоизменения юридического казуса. Так, Правда не указывает, что священник по размеру пени, ограждавшей его жизнь, приравнивался к княжим мужам, членам старшей дружины, боярам. Говоря, что раба с детьми, прижитыми от господина, по смерти его выходила на волю, Правда не договаривает, что при этом ей с детьми "по указу" выделялась "прелюбодейная часть" из движимого имущества господина. Кроме этого Правда не указывает других случаев обязательного освобождения подневольных людей. В Законе Судном помещалась статья, предписывавшая отпускать на волю раба, которому хозяин выколол глаз или выбил зуб. Из других источников знаем, что обязательно освобождались подневольные люди, потерпевшие увечья по вине своих господ; также получала свободу осрамленная раба. Впрочем, достаточно вспомнить, как составлялась Правда, чтобы не искать в ней систематической полноты и стройности. Она не была плодом одной цельной мысли, а мозаически слепилась из разновременных частей, которые составлялись по нуждам церковно-судебной практики. В конце пространной редакции в статьях о холопстве отмечены только три источника обельного, полного холопства: продажа в неволю при свидетелях, женитьба на рабе "без ряду", без договора с господином рабы, ограждающего свободу жениха, и поступление в домашнее услужение без такого же договора. Между тем из других статей той же Правды видим, что неволя возникала и из других источников, из некоторых преступлений (разбоя, конокрадства), из торговой несостоятельности, а из других памятников знаем, что холопство создавалось ещё пленом и княжеской опалой, не говоря уже о происхождении от холопа. Эти статьи о холопстве особый отдел, один из позднейших, внесённых в Правду, частичное уложение о холопстве, составленное без соображения с целым, в состав которого оно попало: составитель его по нуждам практики хотел формулировать только важнейшие источники холопства, возникавшего из частных сделок, не касаясь источников уголовных и политических.
ТРУДНОСТЬ ЕЁ УСЛОВИЙ. Изучая отношение Русской Правды к современному ей русскому праву, не следует забывать положения тогдашнего русского кодификатора. Он имел дело с неупорядоченной судебной практикой, в которой старый обычай боролся с новыми юридическими понятиями и требованиями, и людские отношения являлись перед судом в сочетаниях, не предусмотренных ни законом, ни судебной практикой, и судья поочерёдно переходил от недоумения к усмотрению, т. е. к произволу и обратно. При таком состоянии правосудия многие нормы даже трудно было уловить и формулировать. Приведу один пример, чтобы пояснить дело. Главное внимание Правды обращено на основные, элементарные определения материального права, какие наиболее настойчиво спрашивались жизнью, её господствующими интересами, на наказания и возмездия, княжие пени и частные вознаграждения за правонарушения. В судебном процессе Правды наиболее обстоятельно обработан порядок иска пропавшей или украденной вещи, особенно бежавшего или украденного холопа. Но в Правде не находим прямых указаний, которые отвечали бы на вопрос очень важный для характеристики общественного порядка и правового сознания её времени: всегда ли преследование преступления вчинялось частным обвинением, или при отсутствии истца сама общественная власть брала на себя это дело? Надобно предполагать последнее, потому что судебное обличение всякого правонарушения соединялось с пеней, доходом в пользу судебной власти. Обратимся к памятникам, современным Правде или близким к ней по времени. В древнем повествовании о киево-печерских иноках, на которое я уже не раз ссылался, есть рассказ об ученике преподобного Феодосия иноке Григории. Воры собирались обокрасть его; но это им не удалось: Григорий задержал их, простил и отпустил. Городской "властелин", узнав об этом, посадил воров в тюрьму. Григорий, жалея, что они из-за него страдали, заплатил за них городскому тиуну, а их отпустил, "татие же отпусти" - не судья, а Григорий: это может значить только то, что Григорий отказался от частного взыскания за свою "обиду", которое могло задержать воров в заключении, а судья, получив свою "продажу", пеню за покушение на татьбу, не имел причин их более задерживать. Из истории русской литературы вам известен любопытный памятник XII в., содержащий в себе вопросы Кирика и других духовных лиц с ответами на них новгородского епископа Нифонта и других иерархов. Между прочим, Кирик спрашивал, можно ли ставить в священнослужители человека, совершившего кражу, и получил ответ: если кража велика, а её не уладят без огласки, "а не уложат ее отай, но сильну прю составят перед князем и перед людьми", того человека не подобает ставить в дьяконы; если же кража улажена без огласки, то можно ставить. Епископ не считал предосудительным находил возможным, т. е. обычным делом предупредить тяжбу даже о большой татьбе мировой сделкой с истцом втихомолку. Если принять ещё во внимание, что по Русской Правде выигравшая сторона, будь то истец или ответчик, платила судье "помочное" за содействие, то правосудие времен Правды получает такой вид: во всяком правонарушении сталкивались три стороны, истец, ответчик и судья; каждая сторона была враждебна обеим остальным, но союз двух решал дело насчёт третьей.
ОБЩИЙ ХАРАКТЕР ПАМЯТНИКА. Теперь наконец мы можем ответить на вопрос, для разрешения которого предприняли довольно подробный разбор Русской Правды: насколько полно и верно отразился в ней действовавший на Руси юридический порядок? В ней можно заметить следы несочувствия некоторым юридическим обычаям Руси, слишком отзывавшимся языческой стариной. Но, воспроизводя порядок, действовавший в княжеском суде, она не отмечает отступлений от этого порядка, какие допускал церковный суд по нецерковным делам, не исправляет местного юридического обычая введением новых норм взамен действовавших. У неё другие средства исправления. Она, во-первых, просто умалчивает о том, что считает необходимым устранить из судебной практики и чего не применял церковный суд, как поступила она с судебным поединком и частной расправой, а во-вторых, может быть, она пополняет действовавшее право, формулируя такие юридические случаи и отношения, на которые это право не давало прямых ответов, что можно предположить о статьях её, касающихся наследования и холопства. Многого в действовавшем праве она не захватила или потому, что не было практической надобности это формулировать, или потому, что при неупорядоченном состоянии княжеского судопроизводства трудно было формулировать. Поэтому Русскую Правду можно признать довольно верным, но не цельным отражением юридического порядка её времени. Она не вводила нового права взамен действовавшего; но в ней воспроизведены не все части действовавшего права, а части воспроизведённые пополнены и развиты, обработаны и изложены так отчётливо, как, может быть, не сумел бы сделать этого тогдашний княжеский судья. Русская Правда хорошее, но разбитое зеркало русского права XI - XII вв. Обращаемся к изучению гражданского общества по Русской Правде. Одним из следствий очередного порядка княжеского владения мы признали известное обобщение житейских отношений в разных частях Руси XI и XII вв. Значит, изучая гражданский быт Руси того времени. мы наблюдаем один из элементов земского или народного единства, какие вносил в русское общество этот порядок княжеского владения.
ПАМЯТНИКИ ПРАВА В ИСТОРИЧЕСКОМ ИЗУЧЕНИИ. Гражданское общество складывается из очень сложных отношений юридических, экономических, семейных, нравственных. Эти отношения строятся и приводятся в движение личными интересами, чувствами и понятиями. Это по преимуществу область личности. Если, однако, при всём разнообразии движущих пружин эти отношения сохраняют гармонию и складываются в порядок, это значит, что в личных интересах, чувствах и понятиях известного времени есть нечто общее, их примиряющее и слаживающее, что всеми признаётся за общеобязательное. Из этого вырабатываются рамки, которыми сдерживаются частные отношения, правила, коими регулируется игра и борьба личных интересов, чувств и понятий. Совокупность этих рамок и правил составляет право; охраняет общие интересы и выражает общественные отношения, отливая те и другие в требования и положения, обычай или закон. Личные стремления обыкновенно произвольны, личные чувства и понятия всегда случайны, те и другие неуловимы; по ним нельзя определить общего настроения, уровня общественного развития. Мерилом для этого могут быть только отношения, признаваемые нормальными и общеобязательными, а они формулируются в праве и через то становятся доступны изучению. Такие отношения создаются и поддерживаются господствующими побуждениями и интересами времени, а в этих побуждениях и интересах выражаются его материальное положение и нравственное содержание. Таким образом, памятники права дают изучающему нить к самым глубоким основам изучаемой жизни.
СИСТЕМА НАКАЗАНИЙ ПО РУССКОЙ ПРАВДЕ. С такими предварительными соображениями обратимся к разбору содержания Русской Правды. Впрочем, я не воспроизведу его во всей полноте, но коснусь лишь настолько, чтобы вы могли уловить в нём основные житейские мотивы и интересы, действовавшие тогда в русском обществе. Главное содержание памятника составляет юридическое определение деяний, коими одно лицо причиняет другому материальный вред, физический или хозяйственный. За некоторые из этих деяний закон полагает лишь частное вознаграждение в пользу потерпевшего, за другие сверх того и правительственную кару со1 стороны князя. Очевидно, Русская Правда различает право, уголовное и гражданское; деяния первого рода она признаёт гражданскими правонарушениями, деяния второго рода - уголовными преступлениями. Это одно есть уже важное, данное для характеристики русского общества того времени. Граница между уголовным и гражданским правом вообще недостаточно ясна: трудно выделить элемент преступности в составе гражданского правонарушения, уловить то, что немецкие юристы называют Schuldmoment; это дело легче поддаётся нравственному чутью, чем юридическому анализу. Поэтому и способы возмездия за преступное деяние или за момент и степень виновности в древнем праве были различны. По договору Олега с греками вор, застигнутый на месте преступления и сдавшийся без сопротивления, подвергается утроенному возмездию, возвращает украденную вещь с приплатой двойной её стоимости; вор не пойманный, а только уличенный подлежит по договору Игоря удвоенному возмездию, в случае продажи украденного "вдасть цену его сугубо". По Русской Правде господин холопа, совершившего кражу, платит потерпевшему двойную стоимость украденного в виде кары за попустительство или небрежный надзор. Даже в чисто гражданских правонарушениях требовалось кратное возмещение убытков со значением пени за произвольное нарушение сделки. Чертой, какую Русская Правда проводит между уголовным преступлением и гражданским правонарушением, служит денежное взыскание в пользу князя за первое. Значит, если Русская Правда и понимала ответственность за преступление и даже не только перед потерпевшим, но и перед обществом в лице князя, то ответственность только внешнюю, материальную, без участия нравственного мотива. Правде, впрочем, не чужды и нравственные мотивы: она отличает убийство неумышленное, "в сваде" или "в обиду", от совершенного с заранее обдуманным
ДРЕВНЯЯ ОСНОВА И ПОЗДНЕЙШИЕ НАСЛОЕНИЯ. Потом, эти тонкие различения оскорблений по их нравственному действию едва ли не внесены в Правду позднее, так как другая статья её назначает за удар жердью и по лицу (рукой) простую, не четверную пеню. Это - новый слой юридических понятий, ложившийся на древнюю основу права, воспроизводимого Правдой, и можно заметить, с какой стороны наносился этот слой. К тому же новому слою относится и осложнённая кара за наиболее тяжкие преступления: за разбой, поджог и конокрадство преступник подвергался не определенной денежной пене в пользу князя, а потере всего имущества с лишением свободы. Мы уже знаем, что ещё при князе Владимире за разбой взималась денежная пеня, как за простое убийство, замененное, по совету епископов, "казнью", т. е. потоком и разграблением. Эта древняя основа обличается тем, что пеня за татьбу в случае несостоятельности татя заменялась повешением: гривна кун служила единственной понятной меркой не только чувства чести, но и самой жизни человека. За все остальные преступные деяния, кроме трёх упомянутых, закон наказывал определённой денежной пеней в пользу князя и денежным вознаграждением в пользу потерпевшего. Княжеские пени и частные вознаграждения представляют в Русской Правде целую систему; они высчитывались на гривны кун. Мы не можем определить тогдашнюю рыночную стоимость серебра, а можем оценить лишь стоимость весовую. В XII в. серебро было гораздо дороже, чем теперь. Политико-экономы рассчитывают, что теперь нужно, по крайней мере, вчетверо больше серебра, чем до открытия Америки, чтобы купить то же самое. Если фунт серебра оценить, скажем, рублей в 20, то гривна кун в XI и в начале XII в. по весу металла стоила около 10 рублей, а в конце XII в.
– около 5 рублей. За убийство взималась денежная пеня в пользу князя, называвшаяся вирой, и вознаграждение в пользу родственников убитого, называвшееся головничеством. Вира была троякая: двойная в 80 гривен кун за убийство княжего мужа или члена старшей княжеской дружины, простая в 40 гривен за убийство простого свободного человека, половинная или полувирье в 20 гривен за убийство женщины и тяжкие увечья, за отсечение руки, ноги, носа, за порчу глаза. Головничество было гораздо разнообразнее, смотря по общественному значению убитого. Так головничество за убийство княжего мужа равнялось двойной вире, головничество за свободного крестьянина 5 гривнам. За все прочие преступные деяния закон наказывал продажею в пользу князя и уроком, за обиду в пользу потерпевшего. Такова была система наказаний по Русской Правде. Легко заметить взгляд, на котором основывалась эта система. Русская Правда отличала личное оскорбление, обиду, нанесённую действием лицу, от ущерба, причинённого его имуществу; но и личная обида, т. е. вред физический, рассматривалась законом преимущественно с точки зрения ущерба хозяйственного. Он строже наказывал за отсечение руки, чем за отсечение пальца, потому что в первом случае потерпевший становился менее способным к труду, т. е. к приобретению имущества. Смотря на преступления преимущественно как на хозяйственный вред. Правда и карала за них возмездием, соответствующим тому материальному ущербу, какой они причиняли. Когда господствовала родовая месть, возмездие держалось на правиле: жизнь за жизнь, зуб за зуб. Потом возмездие перенесено было на другое основание, которое можно выразить словами: гривна за гривну, рубль за рубль. Это основание и было последовательно проведено в системе наказаний по Русской Правде. Правда не заботится ни о предупреждении преступлений, ни об исправлении преступной воли. Она имеет в виду лишь непосредственные материальные последствия преступления и карает за них преступника материальным же, имущественным убытком. Закон как будто говорит преступнику: бей, воруй, сколько хочешь, только за всё плати исправно по таксе. Далее этого не простирался взгляд первобытного права, лежащего в основе Русской Правды.
ИМУЩЕСТВО И ЛИЧНОСТЬ. Любопытно сопоставить некоторые статьи Правды о продажах или пенях в пользу князя, как и о частных вознаграждениях или уроках. В Правде отразился быт торговый, охотничий и земледельческий. Одинаковая пеня в 12 гривен грозит и за похищение бобра из ловища, и за уничтожение полевой межи, за выбитие зуба, и за убийство чужого холопа. Одинаковой пеней в 3 гривны и одинаковым уроком в одну гривну наказываются и отсечение пальца, и удар по лицу или мечом не насмерть, и порча верёвки в перевесе (птичьем лове), и похищение охотничьего пса с места лова, и самоуправное "мучение" (лишение свободы) свободного крестьянина без приговора судьи. Поджог и конокрадство наказывается самой тяжкой карой, гораздо тяжелее, чем тяжкие увечья и даже убийство. Значит, имущество человека в Правде ценится не дешевле, а даже дороже самого человека, его здоровья, личной безопасности. Произведение труда для закона важнее живого орудия труда - рабочей силы человека. Тот же взгляд на лицо и имущество проводится и в другом ряду постановлений Правды. Замечательно, что имущественная безопасность, целость капитала, неприкосновенность собственности обеспечивается в законе личностью человека. Купец, торговавший в кредит и ставший несостоятельным по своей вине, мог быть продан кредиторами в рабство. Наёмный сельский рабочий, получивший при найме от хозяина ссуду с обязательством за неё работать, терял личную свободу и превращался в полного холопа за попытку убежать от хозяина, не расплатившись. Значит, безопасность капитала закон ценил дороже и обеспечивал заботливее личной свободы человека. Личность человека рассматривается как простая ценность и идёт взамен имущества. Мало того: даже общественное значение лица определялось его имущественной состоятельностью. Это можно заметить, изучая по Русской Правде состав общества (светского, не церковного).
ДВОЯКОЕ ДЕЛЕНИЕ ОБЩЕСТВА. В Правде обозначается двоякое деление общества, политическое и экономическое. Политически, по отношению к князю, лица делятся на два сословия, на людей служилых и неслужилых, на княжих мужей и людей, или простых людей. Первые лично служили князю, составляли его дружину, высшее привилегированное и военно-правительственное сословие, посредством которого князья правили своими княжествами, обороняли их от врагов; жизнь княжа мужа оберегалась двойною вирою. Люди, свободное простонародье, платили князю дань, образуя податные общества, городские и сельские. Трудно сказать. можно ли причислить к этим двум сословиям ещё третье, низшее - холопов. По Русской Правде холопы собственно не сословие, даже не лица, а вещи, как и рабочий скот; поэтому за убийство чужого холопа взимались не вира и головничество, а только продажа в пользу князя и урок в пользу хозяина как за порчу чужой вещи, а убийство своего холопа государственным судом совсем не наказывалось. Но церковь уже проводила иной взгляд на холопа как на человека и за убийство его наказывала церковной карой. Княжеское законодательство начинало подчиняться этому взгляду. В самой Русской Правде заметна попытка изменить прежнее отношение закона к рабам. До смерти Ярослава чужой холоп, нанёсший удар свободному человеку, мог быть убит им. Ярославичи запретили это, предоставив потерпевшему либо побить холопа, либо взыскать пеню за "сором", разумеется, с его господина. Итак, думаю, холопов можно если не по государственному праву, то по бытовой практике, слагающейся из совокупности юридических и нравственных отношений, считать особым классом в составе русского общества, отличавшимся от других тем, что он не платил податей и служил не князю, а частным лицам. Значит, русское общество XI и XII вв. по отношению лиц к князю делилось на свободных, служивших лично князю, на свободных, не служивших князю, а плативших ему дань миром, и, наконец, на несвободных, служивших частным лицам. Но рядом с этим политическим делением мы замечаем в Правде и другое экономическое. Между государственными сословиями стали завязываться переходные слои. Так, в среде княжих мужей возникает класс частных привилегированных земельных собственников. В Русской Правде этот класс носит название бояр. Бояре Правды не придворный чин, а класс привилегированных землевладельцев. Точно так же и среди людей, т. е. свободного неслужилого простонародья, именно в сельском населении, образуются два класса. Один из них составляли хлебопашцы, жившие на княжеской, т. е. государственной земле, не составлявшей ничьей частной собственности; в Русской Правде они называются смердами. Другой класс составляли сельские рабочие, селившиеся на землях частных собственников со ссудой от хозяев. Этот класс называется в Правде наймитами или ролейными закупами. Таковы были три новых класса, обозначившиеся в составе русского общества и не совпадавшие с политическим его делением. Между ними было собственно имущественное различие. Так смерд, государственный крестьянин, обрабатывал государственную землю своим инвентарём, а ролейный закуп является сельским рабочим, который обрабатывал полученный им от хозяина участок земли хозяйским инвентарём, брал у землевладельца в ссуду семена, земледельческие орудия и рабочий скот. Но это экономическое различие соединилось с юридическим неравенством. Класс бояр-землевладельцев пользовался той привилегией, что движимое и недвижимое имущество после боярина при отсутствии сыновей могло переходить к его дочерям. Смерд, работавший на княжеской земле со своим инвентарём, мог передавать дочерям только движимое имущество, остальное же, т. е. участок земли и двор, после смерда, не оставившего сыновей, наследовал князь. Но смерды, как и бояре, - свободные лица; наймит, напротив, лицо полусвободное, приближавшееся к холопу, нечто вроде временно-обязанного крестьянина. Это полусвободное состояние обнаруживается в Правде такими признаками: 1) хозяин пользовался правом телесно наказывать своего закупа; 2) закуп неполноправное лицо: на суде он мог быть свидетелем только в незначительных тяжбах и только в случае нужды, когда не было свидетелей из свободных лиц; 3) закуп сам не отвечал за некоторые преступления, например за кражу: за него платил пеню хозяин, который за то превращал его в полного своего холопа. Легко заметить, что и экономические классы, не совпадая с основными государственными сословиями, однако, подобно последним, различались между собою правами. Политические сословия создавались князем, княжеской властью; экономические классы творились капиталом, имущественным неравенством людей. Таким образом, капитал является в Правде наряду с княжеской властью деятельной социальной силой, вводившей в политический состав общества своё особое общественное деление, которое должен был признать и княжеский закон. Капитал является в Правде то сотрудником, то соперником княжеского закона, как в летописи того времени городской капиталист - то сотрудник, то вечевой соперник князя-законодателя.
СДЕЛКИ И ОБЯЗАТЕЛЬСТВА. Столь же важное значение капитала открывается в постановлениях Правды, относящихся к области гражданского права, в её статьях об имущественных сделках и обязательствах. Правда, т. е. право, ею воспроизводимое, смутно понимает преступления против нравственного порядка; в ней едва мерцает мысль о нравственной несправедливости; зато она тонко различает и точно определяет имущественные отношения. Она строго отличает отдачу имущества на хранение (поклажа, кажется, перевод греческого хatavnеn) от займа, простой заём, бескорыстную ссуду, одолжение по дружбе, от отдачи денег в рост из определённого условленного процента, процентный заём краткосрочный от долгосрочного и, наконец, заём от торговой комиссии и вклада в торговое компанейское предприятие из неопределенного барыша или дивиденда. Далее, в Правде находим точно определённый порядок взыскания долгов с несостоятельного должника при ликвидации его дел, т. е. порядок торгового конкурса с различением несостоятельности злостной и несчастной. Замечаем следы значительного развития торговых операций в кредит. Русская Правда довольно отчётливо различает несколько видов кредитного оборота. Гости, иногородние или иноземные купцы, "запускали товар" за купцов туземных, продавали им в долг. Купец давал своему гостю, купцу-земляку, торговавшему с другими городами или землями, "куны в куплю", на комиссию, для закупки ему товара на стороне; капиталист вверял купцу "куны в гостьбу", для оборота из барыша. Обе последние операции Правда рассматривает как сделки товарищей по доверию; юридическая их особенность та, что при передаче денег доверителем доверенному, комиссионеру или товарищу, не требовалось присутствия свидетелей, "послухов", как при займе из условленного процента: в случае спора, иска со стороны доверителя, дело решается присягой доверенного. При конкурсе предпочтение отдаётся гостям, кредиторам иногородним и иноземным, или казне, если за несостоятельным купцом окажутся "княжи куны": они получают деньги из конкурсной массы полным рублём, а остаток делится между "домашними" кредиторами. Встречи гостей с казной в конкурсе Правда, кажется, не предусматривает, и потому не видно, даёт ли она предпочтение казне пред иноземцами, как это было установлено в позднейшем законодательстве, или, наоборот, как в подобном случае постановил смоленский договор с немцами 1229 г. Можно отметить при этом некоторую внутреннюю несоразмерность в Русской Правде: воспроизводя правовое положение личности, она довольствуется простейшими случаями, элементарными обеспечениями безопасности; зато, формулируя имущественные отношения, ограждая интересы капитала, она обнаруживает замечательную для её юридического возраста отчётливость и предусмотрительность, обилие выработанных норм и определений. Видно, что житейская и судебная практика доставляла кодификаторам неодинаково ценный материал в той и в другой области.