Курсантка с фермы. Имитация любви
Шрифт:
— Гражданин Малейв…
— Меня зовут Гоин. Я банкир.
Я вспомнила рекламный ролик, который часто транслировали на панелях Бар-Ракка днем. И вспомнила элегантного светловолосого мужчину с серыми глазами, слова о доверии и уверенности. Мне еще тогда показалось странным, что среди центавриан встречаются блондины. Хорошо его тогда загримировали…
— Гражданин, вы не устраиваете меня как брачный партнер. Не прилетайте, не переводите зря платежные
Я знала, что мои слова только радуют его. У меня уже имелся опыт общения с такими людьми. Он, должно быть, думал: «О, как мило! Малолетняя дурочка возомнила, что может играть со взрослыми?»
Малейв подался вперед и насмешливо изрек:
— Вы примите мои условия, потому что лучше вам никто и никогда не предложит. Вы устанете учиться, стараться, бороться; вы где-то все равно споткнетесь, и поймете, как сложно отвоевывать свое будущее у Федерации. И тогда вы придете ко мне, Нина.
— Не к вам.
Гоин Малейв улыбнулся, и это была улыбка хищника, вышедшего на охоту.
После той встречи я долго не могла прийти в себя. И стала еще острее чувствовать, что в академии мне не место. Ну, кто я? Фермерша, балованная братьями девчонка. Мне хотелось носить платья, флиртовать, наслаждаться райской жизнью на Горунде… а вместо того я сидела в форме на занятиях и училась центаврианским премудростям.
А всему причиной папино наследство. Вместе с генами отца, погибшего за Союз, мне досталась и устойчивость против любого воздействия на психику. Мне нельзя ничего внушить, я не поддаюсь эмпатическим воздействиям. Не обладай я этой способностью, меня бы депортировали с Горунда в родную систему. А так – я курсантка Военной академии, желанная работница на станции связи Горунда (ведь там так нужны люди с моей устойчивостью!), и просто – желанная. Потому что моя устойчивость перейдет к детям. Правда, только в случае, если они будут мужского пола.
Вот почему Гоин Малейв предлагает мне брак. Манипуляция с генетическим материалом в Федерации запрещены, родить ему детей за деньги я не соглашусь, поэтому он приготовил для меня заманчивую наживку – брак. Так он получит детей с полезной способностью, а я – положение и защиту. А как получит все, что хочет – искусно от меня избавится. Потому что центаврианский Род никогда по-настоящему не примет землянку. А Род для центаврианина – это все и больше.
Еще раз умывшись, я похлопала себя по щекам, чтобы не казаться слишком бледной, затем вытерла щеки. И что делать?
Можно сделать, как хочет альбинос – перестать противиться ему. Так бы поступила женщина с недостатком гордости. Родить богатею детей, а потом до конца своих дней жить, как в сказке – не самая худшая судьба, не правда ли?
Не худшая. Но и не лучшая.
Я посмотрела на свое унылое отражение.
Как быть?
У лифтов я столкнулась с профессором Лохму. Несмотря на то, что настроение у меня было паршивым, я с вымученной улыбкой поприветствовала лирианца.
— Блага, профессор.
— Блага.
Мы вошли в один лифт. Чтобы профессор не обратил внимания на выражение моего лица, я отвернулась. Как бы я ни старалась себя успокоить, все равно чувствовала себя загнанной в угол. Да еще Солд… Он полагается на факты, и вряд ли поверит моим оправданиям. Я предстану перед ним в совершенно дурацком свете, если скажу, что меня возжелал в жены старший, да еще и банкир. Солд рассмеется и отправит меня лечить голову, потому что ни одна девушка в здравом уме от такого предложения не откажется. Так что придется мне разобраться со всем этим без куратора. Вот только как?
— Ветрова, преподаватели вам настолько надоели? — весело поинтересовался Лохму.
— Простите, профессор, – я повернулась к лирианцу.
Ко всем курсантам профессор Лохму относится с уважением и пониманием. Однажды и мне помог прийти в себя после срыва, и только по доброте душевной не сообщил, куда следует, о моей слабости. В общем, золотой мужик, даже с учетом лирианского происхождения.
— У вас такой драматичный вид, Ветрова. Могу я поинтересоваться, чем он вызван?
— На самом деле, профессор, не знаю. Просто … все так странно, — замялась я. Лохму настолько доброжелателен, а я настолько эмоциональна, что вполне могу все ему выболтать.
— Вас потянуло на философию из-за распределения?
— Можно и так сказать, профессор.
— Так все просто, Ветрова. Не хотите никуда лететь – сломайте себе руку-ногу, и тогда не попадете в учебку на инструктаж и, соответственно, вас никуда не отправят, — пошутил профессор, у которого явно было очень хорошее настроение.
Он вышел из лифта, насвистывая, и не представляя, что я эту идея возьму на вооружение. А у выхода из корпуса я заметила Экри. Как и все, он торопился на ужин.
— Ниджер! — окликнула я его. — Подожди!
Я догнала парня.
— Все еще расстроен из-за распределения?
— Нет.
Обычно Экри разговорчив со мной, а сейчас процедил только «нет», да и то так, как будто ему жалко. Значит, он тоже считает, что я отправляюсь на Хауми потому, что за меня кто-то попросил.
— Я не знаю, почему тебе досталась Гебума, а мне Хауми. Но если ты не прекратишь смотреть на меня так, я тебя пну.
— Видел я, как ты пинаешь. Ребенок лучше справится, — ответил Экри, и его взгляд чуть-чуть потеплел. Все еще не верит.
Мы замедлили шаг.
— Не могу понять, чем тебе не нравится Гебума. Климат похож на тектумский, иная раса в наличии…
— На Хауми проходят практику лучшие.
— Кто сказал?
— Так считается.
— Экри, можно и на Горунде практику пройти, и она не будет ничем не хуже, чем инопланетная. Все эти ограничения ты сам себе поставил.
Старшина покачал головой:
— Нет. Самые сложные задания даются на Хауми, Гебума – для середняков. А Горунд… для остальных.
— А что тебе Солд сказал? — полюбопытствовала я.